контролю за инвестициями. Не исключено, что Джил нарушил какое-либо положение этой организации, – сказал Мигель. – Жаль, конечно, что твоя дочь лишилась средств фонда, но ведь она может претендовать на одну из многочисленных стипендий. – «Если крошка похожа на свою маму, она вполне сможет пробить себе хорошую школу», – подумал Мигель.
– Фонд был учрежден не для оплаты обучения Сильви, а для оплаты ухода за ней. – Анни замолчала. – У Сильви болезнь Дауна.
Мигель почувствовал, как покраснел.
– Анни, извини. Сегодня я уже дважды говорю невпопад.
– Не вини себя, Мигель. Почему бы тебе не предположить, что ребенок пришел в этот мир здоровым?
Мигель заметил, что голос Анни звучит очень мягко.
– Это ведь так естественно. Все остальное кажется вопиющей несправедливостью. Так я, во всяком случае, думала раньше.
Мигелю удалось оправиться от смущения.
– Конечно, это несправедливо, – сказал он решительно. – Но почему ты сказала об этом в прошедшем времени? Что изменилось?
Мигель ждал, пока Анни смотрела в пространство. Потом она перевела взгляд на него и ответила:
– Меня изменила Сильви. – Кивком головы Мигель попросил ее продолжать. – Она и Аарона изменила, только в другую сторону.
– Тебе, наверное, было очень одиноко.
– Да, было, – сказала Анни, опустив голову, и добавила: – Мне и сейчас одиноко.
Мигеля тронула открытость Анни. Он хотел утешить ее, погладить по лицу, но воздержался. Какое-то время они молчали. Потом Мигель спросил:
– Ваш брак распался из-за Сильви? – Мигель не позволил бы себе вмешиваться в жизнь Анни, если бы не заметил ее желания говорить об этом.
– Я бы сказала, что рождение Сильви было проверкой нашего брака на прочность, а не причиной нашего развода. Если бы не Сильви, я бы так и не увидела недостатков Аарона и никогда не сумела бы заглянуть в себя.
Анни замолчала, глядя, как официант ставит на стол принесенные блюда.
– И что дальше? – спросил Мигель, не замечая, что беседа прервалась.
Анни медленно приподняла крышку блюда и сказала:
– Сильви научила меня жить в благоговении. – Она положила несколько ложек поджаренного на масле риса сначала Мигелю, потом себе. – А у тебя есть дети?
– Да, двое. Двое мальчиков, которые живут с моей бывшей женой в Нью-Джерси. – Мигель заерзал в своей кабинке.
С чувством вины он подумал, что Анни оказалась храброй женщиной, храбрее, чем он полагал. Дева Мария, что бы он делал, если бы один из его мальчиков оказался… Одна мысль об этом причинила ему страдание.
– Ты, наверное, понимаешь, о чем я говорю. Когда маленькие дети делают для себя какое-то открытие, они так благоговейно удивляются тому, что открыли!
– Да, я понимаю, – сказал Мигель. – Я помню день, когда первенец открыл для себя детскую машинку, которая висела над его кроватью со дня рождения. Однажды он заметил ее, стал гукать от удовольствия и неистово бить ногой по фарам. – Мигель поднял вилку. – Потом она ему приелась, и он переключился на свое новое открытие.
– Это естественно, но только не в случае с Сильви. Для нее каждый раз все происходит заново. Она радуется вновь и вновь при виде цветных переливов в мыльных пузырях во время купания. То же со звездами и с мороженым.
– Я называю это ощущение «восторгом», – сказал Мигель. – К сожалению, чем старше они становятся, тем труднее им испытывать это чувство. – Мигель прожевал кусочек цыпленка в кисло-сладком соусе. – Чего нам ждать от них? – Он пожал плечами. – Я где-то читал, что к тринадцати годам ребенок успевает увидеть по телевизору двадцать тысяч насильственных смертей. Этого достаточно для того, чтобы из любого выбить это чувство «восторга».
– Ты часто видишься со своими ребятами?
– Через выходные или когда Милли просит посидеть с ними.
– Что же произошло?
Мигель понял, что имела в виду Анни.
– Думаю, у нас были разные мечты. Она гналась за Американской мечтой… понимаешь, наверное, что это значит: машина, загородный дом, отпуск…
– А какая мечта у тебя?
– Очень простая. Семья и работа, и именно в такой последовательности. – Мигель вытер рот, легко прикоснувшись к нему салфеткой. – Милли полагает, что все должно быть по- иному. Она не смогла смириться с тем, что ее муж государственный служащий. Она называла меня крестоносцем.
– У вас, как я понимаю, разные подходы к воспитанию детей.
