имеется даже свой план развития событий. Все ограничивалось наметками предполагаемого развития забастовки. «Каждый день, начиная с первого, движение должно было охватывать новую категорию трудящихся с тем, чтобы на седьмой сделаться всеобщим и национальным. Речь шла, однако, только о забастовке. Ни одного политического лозунга, никаких указаний для действия. Вся военная подготовка в национальном масштабе состояла в тайной покупке одного аэроплана, и очень немногие знали, где он спрятан»[23].
В таких словах Пальмиро Тольятти вспоминал впоследствии о настроениях и замыслах руководителей миланских социалистов.
Но даже для осуществления этих планов следовало бы сначала договориться — кто, собственно, должен руководить движением — социалисты или Конфедерация труда? Предполагалось, что если движение носит экономический характер, им должна руководить конфедерация, а если политический, то социалистическая партия.
В результате верх одержали реформисты. Они сумели доказать, что движение имеет чисто экономический характер, а стало быть, его не следует расширять — пускай все ограничится профсоюзными рамками.
Но если не расширять движение, то следовало, очевидно, прийти к какому-то соглашению с хозяевами занятых предприятий. Именно такое решение и было принято.
Если говорить об экономической стороне дела, то движение в этом смысле увенчалось успехом, ибо в результате переговоров хозяева предприятий согласились увеличить заработную плату рабочим. Правительство тоже не осталось в стороне. Оно приняло свои меры к ликвидации конфликта, пообещав ввести на предприятиях рабочий контроль.
Конфедерация труда отдала приказ об освобождении предприятий. Итак, рабочие добились известного успеха, хотя, конечно, результаты движения ни в коей мере не соответствовали его размаху и его бесспорно революционному характеру.
И победа рабочих,
И все-таки правящие круги весьма и весьма призадумались. Вот что писала в конце сентября «Коррьере делла сера», одна из крупнейших буржуазных газет Италии:
«Революция не совершилась, но не потому, что мы сумели ей противостоять, а потому, что Конфедерация труда ее не захотела…»
К концу ноября двадцатого года оформилась Коммунистическая фракция Итальянской социалистической партии. И одной из групп, составивших эту фракцию, была группа «Ордине Нуово» во главе с Грамши.
Входили во фракцию и абстенционисты во главе с Бордигой.
Абстенционисты — слово громоздкое. Означает оно людей, считающих парламентскую деятельность партии вещью совершенно ненужной и излишней.
Вошли во фракцию и группы левых максималистов.
В основу программы были положены принципы Коммунистического Интернационала.
В программе указывалось на необходимость участия партии в парламентской борьбе; таким образом, вошедшие в состав фракции абстенционисты отошли от своих прежних позиций.
А вскоре после образования коммунистической фракции, а именно в январе двадцать первого года, в Ливорно собрался очередной, семнадцатый по счету, съезд Итальянской социалистической партии. Грамши прибыл в Ливорно 16 января. Съезд проходил уже в весьма накаленной атмосфере. На улицах социалисты дрались с фашистами. Заседания съезда происходили в театре Гольдони. Там кипели чрезвычайно пылкие словесные схватки. Иногда боевое настроение настолько повышалось, что делегаты прекращали споры и начинали петь; каждая фракция затягивала свой гимн: коммунисты пели «Интернационал», максималисты — «Красное знамя» («Бандьера росса»), а реформисты — «Рабочий гимн», сочиненный синьором Филиппо Турати. Джованни Джерманетто, участник съезда, писал: «И недаром же мы слывем музыкальным народом — это разноголосое пение до некоторой степени разряжало атмосферу».
Голосовались три резолюции. Резолюция коммунистов собрала 58 тысяч голосов. Резолюция реформистов — 14 тысяч. Самое большое количество голосов собрала резолюция максималистов — 98 тысяч голосов[24]. Эту резолюцию и принял съезд, она закрепляла организационное единство с реформистами.
Подобное единство в тогдашних политических условиях могло привести разве только к разброду и бессилию. И тогда делегаты-коммунисты решили покинуть съезд. Они выстроились в колонну и покинули зал заседаний. Перешли в театр Сан-Марко, где и открыли свой первый Учредительный съезд.
Джованни Джерманетто вспоминает:
«Уходя одним из последних, я заметил в углу зала Серрати, бледного как полотно, с неописуемым выражением глядевшего нам вслед… И мне вспомнились слова товарища Ансельмо Марабини, произнесенные им в конце последней речи:
— Ты, Серрати, настоящий революционер, и ты вернешься еще к нам.
Пророчество Марабини сбылось: Серрати вернулся к нам».
Итак, 21 января 1921 года считается днем образования Итальянской коммунистической партии.
С этого момента в жизни героя нашей книги начинается новый период: масштабы его деятельности расширяются, из журналиста, уже известного правда, и политического деятеля местного, туринского, пьемонтского масштаба он становится деятелем общенационального плана. И международного плана. Вот он идет по Виале Реджина Маргерита — аллее королевы Маргариты — красе и гордости Ливорно. Он смотрит на корабли в торговом порту, на их пестрые флаги, на их короткие трубы в сигарных ободках. Где-то тут неподалеку верфи, гигантские суда сползают со здешних стапелей в зеленоватые волны. Так и партия сейчас — как корабль на стапелях. Большой корабль. Ну что ж, большому кораблю — большое плаванье, но кто знает, какие подводные рифы еще подстерегают его? Партия родилась в трудный момент. 58 тысяч человек, проголосовавших за коммунистическую резолюцию, сделали это не потому, что ожидали от исхода голосования каких-то благ и выгод. Они знали, что перед ними борьба, и трудная, тягостная к тому же, борьба, которая потребует от них величайших усилий. По крайней мере они должны были сознавать это. И лучше и больше, чем кто бы то ни было, сознавал это он сам — Антонио Грамши.
В дни «Похода на Рим»
Достопочтенный Филиппо Турати поднялся по ступеням Квиринала. Он добился аудиенции у короля. Он просил у Виктора-Эммануила помощи против фашистов. Как же отнесся к его словам король? В одной из газет, сообщавших об этой аудиенции, Филиппо Турати приписаны следующие слова:
— Король проявил понимание ситуации, но несколько академическое понимание…
Впоследствии Турати уверял, что он этого не говорил. Впрочем, отношение короля к развивающимся событиям, установки его величества сделались совершенно ясны месяца два спустя.
Муссолини созвал своих чернорубашечников на съезд в Неаполе. Было это в середине октября 1922 года. Съехались десятки тысяч фашистов. Съезд этот был довольно странный, напоминавший скорее военные маневры. Чернорубашечники были в полной боевой готовности. Муссолини держал речь на съезде. Суть этой речи заключалась в том, что в новом правительстве пять постов должны быть предоставлены членам фашистской партии.
Удивительное дело: угрозы Муссолини и требования его ни на кого особенного впечатления не произвели. Считалось, что Муссолини зарывается. Съезд вскорости закрылся, делегаты разъехались по домам, но, как выяснилось, они ожидали только боевого клича, призыва к действию.
Этот призыв тут же воспоследовал. Бенито Муссолини отдал приказ о походе на Рим. Так он предполагал захватить власть в государстве.
Операция была широко задумана, руководить ею должна была четверка вожаков — квадрумвират; в состав этой четверки вошли генерал Эмилио де Боно, Итало Бальбо, Микеле Бианки и Чезаре Мириа де Векки. Спустя два десятилетия с небольшим престарелый генерал де Боно будет расстрелян по личному приказу Муссолини, расстрелян вместе с Чиано и другими былыми приверженцами дуче, отшатнувшимися от
