Это знаменитый трубадур Арнальдо Даниэль, которого Данте ставил выше всех певцов Прованса в своем трактате «О народном красноречии». Изобретая все новые и новые формы канцон, Данте учился у провансальского трубадура. Сложную форму сикстин, разработанную Арнальдо, Данте воспринял и развил в цикле стихов о Каменной Даме.
Чтобы достигнуть Земного Рая, Данте должен пройти через стену огня, который опаляет жаром, превосходящим расплавленное стекло, и в то же время не сжигает. Данте вошел в очищающее пламя с большим страхом, «побледнев, как мертвец, которого кладут в могилу». Вергилий побуждает его к решительному шагу и обещает, что за огненной стеной находится Беатриче. Автор «Энеиды» пошел впереди, Данте следовал за ним, шествие замыкал Стаций. За стеной огня ступени вели в сады Земного Рая, охраняемые ангелом целомудрия. Переночевав на ступенях последней лестницы, ведущей к совершенству, Данте и латинские поэты вошли в Земной Рай. Уста Вергилия сомкнулись, ибо в этих пределах просвещенный разум должен безмолвствовать. На ступенях перед восходом Данте видит во сне прекрасную молодую женщину, которая на холмах Венеры собирает цветы. Слышится ее песня. Это Лия. Ее сестра Рахиль сидит неподвижно и смотрится в зеркало, любуясь красотой своих очей. Лия любит работу своих прекрасных рук, Рахиль погружена в самолюбование. Так представлена в живых образах и в то же время аллегорически жизнь деятельная и жизнь созерцательная. Лия предвозвещает Матильду Земного Рая, Рахиль — Беатриче, с которой она находится рядом в Небесной Розе. Этим сном во сне постепенно раскрывается перед Данте новая красота Беатриче.
В «Чистилище», как и в «Аде», Данте часто прибегает к приему сновидений, которые являются как бы сном во сне. Припомним еще несколько снов Данте. В преддверии Чистилища Данте снится, что его возносит «в заоблачный совет» орел. Это орел Юпитера, символ Римской империи.
Иногда Данте не помнит, что происходило с ним во сне, и ему рассказывает об этом Вергилий. Так Данте не мог понять, каким образом после долины Антипургатория он очутился на лестнице перед вратами Чистилища. От Вергилия он узнает, что сонного его перенесла на руках Лучия. Сон-видение посещает Данте и перед восхождением к последним двум кругам, но представшее ему на этот раз отвратительно и мерзостно. В сон Данте вступила женщина «гуглива, с культями вместо рук, лицом желта», хромая и кривая. Под взглядом Данте она выпрямляется, живая теплота проходит по ее восстановившимся и оживающим членам, лицо ее становится прекрасно, облекаясь «в такие краски, как любовь велела».
Рядом с неотразимо ужасной женщиной нежданно появляется святая жена. Она гневно рвет платье у поющей, обнажая ее мерзости. От «несносного смрада», который исходит от плоти, Данте просыпается. Вергилий объясняет погрузившемуся в раздумья Данте смысл видения:
И Данте навсегда освобождается от наваждения… Земной Рай является как бы средоточием жизни активной. Водительницей Данте станет там Матильда. Листва в лесу Земного Рая вторит гармоническому легчайшему ветру. Движение воздуха в Эдеме Данте сравнивает с дыханием сирокко среди приморских сосен у Кьясси между Равенной и Адриатикой. Эолова арфа ветров у Кьясси запечатлелась много веков спустя и в байроновском «Дон-Жуане»:
Поток преграждает Данте путь, и тогда появляется Матильда, собирающая цветы. Ее шаг переходит в пляску, она почти летит над поверхностью земли и кажется Данте юной Прозерпиной до того, как ее похитил Плутос, бог преисподней. Взгляд ее исполнен блеска, напоминая сияние очей Венеры, уязвленной стрелою Амура. Это поэтическое видение можно назвать идиллией Земного Рая. Так оно было понято поэтами Аркадии — итальянского классицизма начала XVIII века, и от них восприятие это передалось в конце века русским писателям из окружения Карамзина, которые впервые заинтересовались Данте. Сцена с Матильдой — первый русский перевод из «Божественной Комедии» (1799). Над водами Леты слышится смех Матильды. Ее образ напоминает нам не только юную Прозерпину, но также Симонетту Полициана и Венеру Боттичелли. Радость игры и смех Матильды рождают воспоминания о блаженных временах, когда на земле еще не было плача и стенаний. Явление Матильды обещает восстановление на земле совершенного и праведного человечества, не знающего алчности и стяжания. Матильда говорит, что поэты древности, которые воспевали золотой век, наверно, витали здесь в своих снах. При этих словах на лицах Данте, Вергилия и Стация расцветает улыбка, Вергилий продолжает хранить молчание. Последние его слова перед вступлением в Земной Рай были о том, что Данте свободен, дух его исцелен, он стал сам себе судьею; отныне он увенчан короною и митрой, посвящен во все тайны мироздания, проник в тайны жизни действенной, символ которой императорская корона, и жизни созерцательной (символ ее — митра), и поэтому сам стал судьей, царем и первосвященником. Быть может, в этих стихах отразился обряд посвящения ордена тамплиеров. Немецкий дантолог Роберт Ион рассчитал, что храм тамплиеров в Иерусалиме находился (в представлении современников Данте) как раз в противоположной точке земного шара от того места, где появилась Матильда.
Последние пять песен «Чистилища» посвящены аллегорическому видению, представляющему трудности для читателя, не обладающего специальными сведениями. Еще раз повторим, что аллегории Данте обладают необычайной художественной выразительностью, создающей первый поэтический план, непосредственно воздействующий на воображение. Перед нами появляется процессия старцев и пляшущих нимф, колесница, влекомая таинственным Грифоном. Данте видит, как лесная глубина озаряется внезапными молниями. Свет все возрастает; воздух под листвою деревьев становится пламенным, сладостный далекий звук переходит в стройный напев. Тогда слышится взволнованный голос поэта, призывающий сонм священных дев — античных муз, которые должны ему помочь выразить все, что он видит и слышит. За то, что он изведал голод, стужу, бессонницу, пусть звездная Урания вдохновит его.
