Так все и шло. По утрам дядюшка не поспевал вовремя – путь-то неблизкий, а он стал неповоротлив и хромал; по вечерам торопился пораньше уйти, и недовольство в доме росло – мол, какой от него прок, торчит без дела, приходит поздно, уходит рано, кому он такой нужен. Тем временем в городе пустили электростанцию, и к нашему дому тоже протянули провода.
Электрическую лампочку мы называли «фокус-покус». Теперь уже не помню почему, но я вообразил, что электрический ток – совершенно безобидная штука. Дядюшка не знал, как включается свет. Днем электричества не бывало, а домой он уходил всегда засветло, только по четвергам задерживался. Дело в том, что через пару недель после переезда у нас по четвергам вечерами стали читать роузехан [18] – рассказы о мученичестве Хасана и Хусейна должны были освятить новые стены и принести нам благополучие. Дядюшка оставался, чтобы приобщиться к богоугодному делу. Он слушал, лил слезы, подносил чтецу шербет; потом, когда тот уходил, он тоже уходил.
В один из четвергов, до прихода муллы Мотамада – или Мотамана, точно не помню, – я возился у себя в комнате со старым заводным граммофоном. Разобрав его на части, я заводил пружину и устанавливал кожух на полу пружиной вниз. Кожух крутился – зубцы, правда, цеплялись за ковер, – крутился и ехал вперед, но зубцы были только с одной стороны, и кожух ни за что не желал двигаться прямо, а все заворачивал по кругу. Я смотрел и думал, что хорошо бы приспособить к нему батарейку от карманного фонаря – у меня как раз была одна, – а к ней подсоединить проводок с лампочкой, тогда эта штука будет еще и светиться. Я провел кончиком языка по контактам батарейки – они оказались кислыми на вкус – и опять задумался: как же все-таки от вращения пружины и движения бороздки под иглой из нутра трубы, напоминающей гигантскую водяную лилию, раздается голос или звучит музыка. Вошел дядюшка, спросил, чем я занимаюсь. В ответ я протянул ему батарейку:
– Попробуй лизни.
Он взял, провел языком по контакту. Я сказал, что надо лизнуть оба. Он так и сделал, поморщился:
– Что это?
– Электричество, – ответил я.
– Да разве ж у него вкус есть? – удивился дядюшка.
– Ты сам сейчас пробовал, – сказал я, и тут у меня родилась шальная мысль. Я добавил: – Вкус – это еще что…
– Вот оно как, – сказал бедный дядюшка, – а я-то думал, электричество все в проводах.
Тем временем мой хитроумный план созрел.
– Вкус – это еще что, – повторил я, – электричеством даже уроки можно делать. Хочешь посмотреть? Или нет, лучше ты сам… Вот гляди.
Я отвинтил крышку большого желтого выключателя и достал с полки циркуль. Потом я воткнул железную ножку циркуля в кусок провода, а другой конец провода засунул в выключатель и, вручив дядюшке лист бумаги, сказал:
– Теперь поворачивай циркуль, чтобы вторая ножка попала острием в выключатель, – сейчас сам увидишь, что такое электричество.
Бедный старик.
В дверь постучали. Я как раз показывал дядюшке, что надо делать. Он сказал, что некогда, уже пришел роузехан. Значит, побаивается, подумал я и сказал:
– Электричество на вкус кислое, да? А еще оно шипеть может и потрескивать – как звук в музыкальном ящике.
– Музыкальный ящик вовсе не электрический, он заводной, – возразил дядюшка.
В дверь стучали.
– Бывает такое специальное заводное электричество – иностранцы придумали. Покрутишь что-нибудь – оно и появляется. Вот фары у велосипеда, думаешь, почему горят?
– Но велосипед-то не заводной.
– Какая разница, – продолжал я морочить дядюшку, – колеса крутятся и вырабатывается электричество.
Мешхеди Асгар взял циркуль. Я вдруг забеспокоился, но желание довести шутку до конца победило. В дверь стучали.
– Давай быстрей, – сказал я и отошел в сторону.
Циркуль описал дугу. Раздался крик. Дядюшка выронил циркуль, покачнулся и упал. Я начал смеяться, но, осознав, что Мешхеди лежит неподвижно, растерянно замолчал. Не зная, что делать, я машинально завинтил выключатель и зажег свет. Дядюшка продолжал лежать, мертвенно-бледный, а кожух с пружиной подполз к нему, зацепился за ногу и замер. Я наклонился, тронул его лицо – холодное – и проговорил:
– Ты что, дядюшка? Он молчал.
– Дядюшка, что с тобой, вставай!
Роузехан читал нараспев о гибели Хасана и Хосейна. Дверь распахнулась, и в комнату вбежал Джафар, а за ним – мама и тетушка.
– Что случилось, – наперебой спрашивали они, – что тут было? Что с дядюшкой?
Я объяснил, что сам ничего не понимаю, он вдруг взял и упал. А на вопрос, почему он кричал, ответил, что никакого крика не слышал.
Джафар поднял дядюшку, оттащил в сторону и прислонил к стене. Освобожденный кожух снова завертелся и тронулся в путь. Роузехан продолжал свой рассказ. Дядюшка наконец очнулся. Я забился в угол, сгорая со стыда. Дядюшка поднял голову и посмотрел на выключатель – словно бы недоумевая. Циркуль лежал на старом коврике у двери. Его он, кажется, не заметил.
– Боже мой, дядюшка, что случилось? – спросила мама.
