Гулям вскрикнул и попытался остановить руку Азиза. Лестница зашаталась. Азиз обхватил руками каменный столб, а Гулям еще какой-то миг пытался сохранить равновесие, он раскинул руки и качнулся назад, упираясь босыми ступнями в ступеньку лестницы; черно-белое пятно, оставшееся от лица Фатимы, метнулось перед его глазами, и он с воплем полетел вниз головой. Лестница тоже двинулась, зашаталась и упала.
Азиз, вцепившийся в столб, стремительно заскользил вниз. Раздался грохот падающих ящиков. По сухим камням растекались краски, тучи известковой пыли поднимались по столбам света к сводам потолка, а наверху досыхало размытое лицо Фатимы.
2
Сначала он услышал тонкий писк комара над самым ухом, потом шаги прохожих на улице, внизу, но ничего этого не узнавал; взгляд его не отрывался от полинялой занавески, колыхавшейся на ветру. Все было погружено во тьму. Потом он увидел, как внесли лампу: желтый комочек света проплыл через комнату и остановился в нише. Ему положили на лоб влажную тряпку… Это все, что он мог вспомнить, а до этого как будто ничего и не было.
Он попытался встать. Подполз на четвереньках к узкому окошку, чуть приподнялся и выглянул наружу. Мягкий ночной ветер коснулся влажной тряпки у него на лбу. Тряпка сползла на глаза. Он снял ее и стал смотреть на улицу. Внизу, далеко, светил фонарь. На улице никого не было. Где-то слышались шаги. У него кружилась голова. Шаги не затихали. Потом собака прошла вслед за своей длинной тенью по выпуклым булыжникам мостовой – вперед, в даль, в темноту, в невидимость… Все так же слышались шаги, но никого не было видно.
Он сел у окна, посмотрел на занавеску, раздуваемую ветром, и подумал о жене – это она принесла лампу. Он заснул, а когда проснулся – проснулся внезапно, охваченный испугом, – почувствовал, что кто-то спит рядом с ним, и, прежде чем его глаза смогли хоть что-то различить в темноте, понял: это жена, его жена.
В тишине ночи комната, освещенная тусклым светом лампы, казалась пустой. Кожа спящей жены, покрытая множеством теней, отдавала желтизной. Он пытался увидеть ее закрытые глаза, волосы и привыкал к темноте. Он слышал ее сонное дыхание. Вдруг почувствовал боль во всем теле. Голова закружилась. Он вытянулся на спине и уставился в потолок. Сон не приходил. Он смотрел на закопченные балки потолка, вырисовывавшиеся у него над головой, и вспоминал, что, падая с лестницы, думал о жене. А жена спала, и не было ее взгляда, обычно такого живого и веселого, и она казалась холодной, словно застывшая пена. Так он рассматривал ее и вдруг заметил, что жена уже открыла глаза и пристально на него смотрит.
Жена сонно улыбнулась и спросила:
– Ну как ты, бедненький мой?
Ночь тиха, фитилек лампы привернули. Он вдыхал терпкий запах ее кожи.
– Хорошо, что не поранило нигде, и голову, слава Богу, не расшиб. Все обошлось.
А ведь он упал.
Жена повернулась, обняла мужа за плечи, притянула к себе, он тоже повернулся к ней. Поцеловала его.
Муж смотрел ей в глаза, а она уже обнимала его. Она поцеловала его снова, более страстно и продолжительно. Он уже не видел глаз жены. Взгляд его утонул в ее волосах, он прижимал ее к себе, вдыхая запах ее кожи, обнимал все крепче – и вдруг услышал, как заорала кошка. Что, и она тоже?… Все его мысли смешались, он больше ни о чем не думал и только желал ее, хотел брать и брал, он был весь в желании. Жена металась и прижималась к нему, потом спросила: «Не плохо тебе?», а он снова желал ее, и жена снова: «Дорогой ты мой!», и снова: «Не плохо тебе?» Он прижал ее к себе, и вдруг внезапный вопль, страшный в своей неожиданности, заставил его содрогнуться – это орала невидимая в темноте кошка. А потом он оправился от испуга и вот уже скользил, освобожденный, как бывает в хорошем сне – парил в воздухе, над пустою глубиной, и тело его расслаблялось, содрогалось и снова расслаблялось, он становился легким, а потом вдруг весь одеревенел, и жена спросила: «Не болит нигде?», а он положил руку на ее грудь и устремил взгляд на косые балки потолка, казавшиеся в ночной темноте какими-то мягкими и рыхлыми. Сказал:
– Нет.
Жена спросила:
– Хорошо было?
Он убрал руку с ее груди. Жена спросила:
– Что ж ты не поберегся вчера? Он молчал.
– Как же я волновалась!
Он лежал, уставившись в темноту.
– Знал бы ты, как долго был не в себе! А только очнулся – и сразу заснул. Но хорошо уж, что ничего с тобой не сталось, крови не было. – Чуть погодя она сказала: – Ну скажи что-нибудь.
– Спать хочу.
Но он не заснул. Не спалось. А жена уже не была для него притягательной мечтой, и стерся полностью рисунок на стене. А вчера он упал. Он пытался вспомнить, что было еще, но ничего не получалось. Мысль застряла на месте, он не мог думать и не спал, пока наконец не впал в беспамятство. Это был тот тяжелый, не приносящий освежения сон, какой обычно наступает после долгой бессонницы. Когда он очнулся, день уже был в разгаре. С улицы доносился шум проснувшегося города, а он и не думал, что время уже к полудню. В комнате не было никого, кроме спящей дымчатой кошки.
3
Вошла жена. Сказала:
– Пока ты спал, Азиз приходил. Он вспомнил вчерашнее.
– Заходил за тобой – идти на работу. Он взглянул на нее.
