не дает. Это очень его нервирует. Надо искать юристов, все им объяснять, это крайне неприятно, требует много денег134, которых у него мало, а главное, времени, которого у него еще меньше. Лишь 26 августа 1949 года получает он документы о расторжении брака с Ксенией Максимилиановной Винцентини. Через четыре дня – 1 сентября 1949 года во время обеденного перерыва Сергей Павлович Королев регистрирует брак с Ниной Ивановной Ермолаевой. 4 сентября Королев был уже в Кап.Яре.
Капустин Яр был полигоном для испытаний ракет, но в неменьшей степени и для испытаний людей. Если учитывать интересы хлебопашцев, наверное, правильно, что ракетчикам отдали эти бросовые солончаковые степи, но если говорить об интересах самих ракетчиков, то надо признать, что жить здесь было неимоверно трудно. Постоянно, из года в год, в своих письмах к Нине Ивановне Королев рисует безотрадную картину полигона. Уже в самом первом своем письме он пишет: «Внешние условия очень тяжелые. Пыль ужасная, жара днем, холод ночью, нехватка воды и эта унылая солончаковая степь кругом. Наше подвижное жилище135 просто как оазис.
Но бывать в нем приходится мало». «Что касаемо пустыни, – пишет Королев в другом письме, – то это действительно пустыня, забытое Богом местечко на Земле, и человек, находясь в ней, чувствует себя одинокой песчинкой... Это пренеприятное место с резко выраженным континентальным климатом... Погода здесь довольно странная: страшная жара неожиданно сменяется резким похолоданием. Два раза были дожди и пыльная буря. Вообще очень ветрено и пыльно... Исключительно изнуряюще действует жара, доходящая до 45-50° на солнце. Мне порекомендовали пить особые капли три раза в день, что я и делаю. Утром натощак пью глюкозу. Все это – для укрепления деятельности сердца и поднятия его силы... Ночью 32° тепла, а днем однажды в тени было 43°! Я немного подгорел, хотя очень берегусь от солнца. Большое тебе спасибо за шляпы, № 58 мне подошел точно по размеру... Хожу в парусине и чувствую себя в ней отлично». Королев с усмешкой говорил Меньшикову: «Мы как котлеты на сковородке: один бок пригорит, сразу переворачиваемся». Жара заставляет его менять режим работы: днем старается быть в вагоне, ночью уезжает на стартовые площадки. Перед работой он иногда вместе с Рязанским, Мишиным или с кем- нибудь из военных ездил купаться на Ахтубу. Но и это не помогало: «Эффект купания пропадает в течение 30 минут из-за жары...»
Когда представишь себе всю эту жизнь, как-то совсем по-другому звучит трогательная просьба, с которой обращается он к жене, живущей в Крыму: «Захвати с собой немножко моего любимого теплого моря...»
Королев прошел испытания Кап.Яром во все времена года: весной (1948-49 гг.), летом (1951-52 гг.), осенью (1947-49 гг.), зимой (1950 г., 1953 г.). Пыль сменялась метелью, метель пылью, а кормили всегда плохо. Если даже Королев, видит бог, человек не избалованный, прошедший школу тюрем, лагерей и голодных шараг военной поры, жалуется на полигонный рацион, значит, дело совсем труба.
«Пользуюсь случаем сказать, – пишет он домой, – что с питанием здесь стало необычайно плохо. Так все скудно и невкусно. Я прямо страдаю после нашего домашнего стола. Мяса я совсем не могу здесь есть. Молочных продуктов здесь почти нет. Иногда бывает свежая рыба и яйца, чем мы и спасаемся... На мясо я буквально не могу смотреть и с отвращением прикасаюсь ко всем этим блюдам – твердым и жидким... Один раз достали творог, но соленый и старый».
Генерал Меньшиков вспоминал:
– Когда работали ночью, на старт привозили кашу. Черт их знает, из чего ее варили, сущее мыло... Нина Ивановна постоянно организует продовольственные посылки на полигон, но воду-то не пошлешь, и питьевая вода вырастает в постоянную «неразрешимую» проблему. «Вода здесь только „Ижевская“ и притом горькая, газ весь выдохся, – пишет Королев. – А простая вода – только хлорированная, не могу ее пить совершенно!»
Иногда он просит прислать ему пива, «если можно достать бутылочек 10», или, «если будет можно, передай мне сухого красного или белого винца. Здесь нет ничего, а водку я не пью, и какой-нибудь кексик. Тут абсолютно нет ничего сладкого, острого и соленого».
«Сухой закон», провозглашенный на полигоне, был совершеннейшей фикцией, поскольку в деле были сотни тонн отличного спирта. Учуяв перегар, маршал Яковлев наказывал беспощадно, выговаривал Вознюку со всей строгостью: «У тебя пьют, и я требую, чтобы этому был положен конец!» Вознюк мог наказать офицера, а как солдата накажешь? Посадить на «губу»? Так после пекла стартовой площадки это ему поощрением обернется. Цистерны со спиртом были на пломбах, но как ни был хитер генерал Вознюк, солдат был хитрее его. При различных заливках-переливках поднаторевшие в этом деле стартовики могли так положить шланг, что в нем всегда оставалось полведра «огненной жидкости».
Забегая вперед, скажу, что борьба со спиртоносцами продолжалась и на Байконуре. Некоторые детали и трубопроводы требовалось обезжиривать, а для этого их промывали спиртом, который после такой операции требовалось выливать, но его, естественно, не выливали – и то сказать, продукт был чист как слеза. Наконец, разгневанное начальство поручило офицерам лично контролировать уничтожение спирта. И офицеры сопровождали солдата, который на их глазах выливал ведро спирта в песок неоглядной пустыни. Однако и после такого контроля личный состав продолжал попахивать. Проблема долго не поддавалась решению, пока один из офицеров не провалился ногой в ведро, закопанное в пустыне и прикрытое чистой портянкой, присыпанной песком, в которое на его глазах и выливали спирт.
В общем, кто хотел выпить на полигоне, тот такую возможность изыскивал. Василий Иванович Вознюк вспоминал, что Королев на протяжении всех лет работы в Кап.Яре (то же было и в Тюратаме) оставался последовательным и убежденным противником всевозможных банкетов, дружеских застолий, всегда протестовал, когда начинались намеки, что победу надо бы «обмыть», а неудачу «утопить в вине».
– Вот вы просите меня рассказать о Королеве, – говорил мне Василий Иванович. – Но я могу вспомнить его только на стартовой площадке, в МИКе, в штабном вагоне на совещаниях Госкомиссии. Я не помню его нигде, кроме работы. Он не ездил на рыбалку, не играл в карты, не приходил на вечеринки. Очень редко нам привозили кино. Вот в кино он иногда ходил. Помню, ему нравилась кинокомедия «Первая перчатка». Но я потому и запомнил этот фильм, что кино было большой редкостью. Еще, правда, помню, привезли французский фильм «Фанфан-Тюльпан».
Когда Жерар Филипп опрокидывал там в стог сена девчонку, генерал Пырский кричал солдату- киномеханику:
– Останови!
А солдатик тоненьким таким голоском ему в ответ:
– Не могу, товарищ генерал, пленка загорится...
Все очень смеялись...
Самыми любимыми были три фильма: французская комедия «Скандал в Клошмерле», «Мост Ватерлоо» с Вивьен Ли и «Возраст любви» с Лолитой Торрес. Королеву нравилась аргентинка. Глушко морщился:
– Вы все ничего не понимаете. Это драная кошка. Вот Вивьен Ли – это женщина!
Кино стало маленькой отдушиной в их убогой, голодной жизни, переполненной изнурительной многодневной, многонедельной, многомесячной работой. Не надо забывать, что Королев принадлежал к высшим представителям полигонной «элиты», и условия его жизни демонстрируют вершины местного комфорта. Трудно даже представить себе, каково же приходилось солдатам, младшим офицерам, рядовым инженерам из НИИ-88 и смежных организаций. Ветеран Кап.Яра бывший начальник электроогневого отделения стартовой батареи, т.е. тот самый человек, который ракету «подпаливал», позднее подполковник-инженер Александр Александрович Лапин писал мне: «Когда я первый раз отказался от соленой воды и хотел потерпеть до привоза пресной, один мой знакомый, бывший фронтовик, сказал: „Значит, ты никогда не пил коровьей мочи...“ Жара около пятидесяти градусов, около сорока – в тени. Но на стартовой площадке в тень не спрячешься, надо работать. Площадка бетонная, оборудование и ракеты – металлические. Стоишь возле ракеты, а пот течет со всего тела прямо в сапоги. Это уж потом будут специальные береты, костюмы, рубашки „апаш“. А тогда – гимнастерки и кители под ремень и портупею, фуражка. Ботинок еще не было. Гимнастерки выгорали, гнили от пота, особенно на плечах и под ремнями. Отрезали полосы снизу, латали верх... Автомашину с водой мы замечали километров за восемь-десять: степной мираж – дорога как бы поднималась у горизонта, и машина с водой „летела“ по воздуху! Мы узнавали ее по силуэту, как распознают самолеты... Жили в палатках. До них нельзя было дотронуться рукой. До сих пор удивляюсь, как они не возгорались. А внутри – настоящая баня, духота. Уснуть удавалось
