«Зонд-8» – лунными «Союзами», испытания которых закончились в 1970 году.
Фрэнк Борман, Джеймс Ловелл и Уильям Андерс впервые облетели вокруг Луны в декабре 1968 года. Мы могли повторить такой полет уже после того, как американцы высадились на Луну. Это делало программу Л-1 вовсе бессмысленной, и она была закрыта.
Но в 1964 году Королев верил в Л-1. И в Л-3 он тоже верил. Очень хотелось ему доказать Глушко, что он сможет обойтись без него. Работы над Н-1 шли полным ходом. Именно с этой ракетой Сергей Павлович связывал все свои планы на ближайшие годы и прежде всего планы достижения человеком Луны. Просчитанные варианты схемы полета на Луну убеждали, что наиболее выгодной является та, которую еще в 1918-1919 годах предложил Юрий Васильевич Кондратюк. По этой схеме на двухместном корабле, предназначавшемся для облета Луны, устанавливался лунный модуль – маленький аппарат, способный опустить на Луну и поднять с Луны одного космонавта, в то время как его товарищ ждал его на орбите спутника Луны. То есть это была та же схема, по которой позднее были осуществлены лунные путешествия американцев. Ни мы не умнее их, ни они не умнее нас – просто математические поиски наилучшего варианта приводили к «схеме Кондратюка», который первый это понял. Отличие неосуществленного советского проекта высадки и осуществленного американского заключалось в том, что у нас на Луну должен был высадиться один космонавт, а другой ждал его, кружась вокруг Луны, а у американцев на Луну летели вдвоем, а третий ждал в трехместном корабле.
Уже первые эскизы программы Л-3 – так кодировалась высадка человека на Луну – показали, что вписаться в те 85 тонн, которые могла поднять на орбиту «перевязанная» после совещания в Пицунде ракета Н-1, невозможно. Королев всегда умело преодолевал те трудности, которые возникали, когда оказывалось, что тот или иной аппарат весит больше, чем предполагалось. Великое техническое чутье подсказывало ему, где и что можно облегчить. Кроме того, у Главного существовали личные, неведомые его соратникам тайные резервы, которыми он, правда очень неохотно, пользовался, когда все другие были исчерпаны. Теперь этих резервов у Королева не было. Он требовал от Николая Дмитриевича Кузнецова форсажа двигателей – очень медленно подъемная сила ракеты стала ползти вверх. Уже после смерти Сергея Павловича этот рост остановился, чуть-чуть не достигнув отметки 100 тонн. Параллельно Королев буквально третировал Бушуева, отвечающего за весовые характеристики космических аппаратов. Поиски резервов веса превратились в некую маниакальную идею Королева. Он не жалел денег на премии за любые рационализаторские предложения, связанные с уменьшением веса. В анналы Подлипок вошла история об одном умельце, ухитрившемся получить премию за предложение высасывать воздух из трубчатых конструкций, поскольку и воздух тоже что-то весит. С упорством, всем известным, Королев ищет буквально граммы, но найти их становится все труднее.
– Однажды СП позвонил мне, – рассказывал Борис Евсеевич Черток, – и сказал каким-то убитым голосом:
– Я хочу с тобой ругаться...
– Не понял. Сейчас приеду, – я находился на другой территории нашего ОКБ, довольно далеко от кабинета Главного.
– Не надо. Я сам к тебе приеду.
– Кого собрать?
– Никого не собирай. Весовая сводка по Л-3 у тебя далеко?
– Она всегда передо мной...
– Ну и хорошо...
Он не был похож на человека, который приехал ругаться. Был спокоен, медлителен, выглядел очень усталым, если не больным. Секретарше сказал, чтобы никого ко мне не пускала. Заглянул в заднюю комнату отдыха, убедился, что и там никого нет, сел напротив меня, взял со стола весовую сводку лунного корабля и долго ее разглядывал. Потом поднял на меня глаза и сказал тихо:
– Я знаю, что ты мне будешь сейчас доказывать, что нельзя, невозможно сбросить десять килограммов. А мне и не нужны твои десять килограммов. Мне нужна тонна.
– Но...
– Надо! Иначе всей этой работе вообще конец. Ее прикроют. Создана экспертная комиссия во главе с Келдышем. Надо сбросить хотя бы 500 килограммов. Нельзя, чтобы такая сводка, – он бросил бумагу на мой стол, – фигурировала на экспертной комиссии...
Как проходило заседание этой комиссии – неизвестно. Очевидно, Королев уломал комиссию: работы по программе Л-3 продолжались. Но известно, что в это время Королева оставляет еще один, в недавнем прошлом столь верный союзник – Мстислав Всеволодович Келдыш. Келдыш был убежденным противником программы Л-3.
– Какие же нервы надо иметь, чтобы одному высаживаться на Луну?! – горячился обычно невозмутимый Келдыш. – Представьте себе на минуту, что вы один на Луне! Это же прямая дорога в психиатрическую больницу!
Впрочем, тревожили Мстислава Всеволодовича не только проблемы прочности человеческой психики. Прекрасно разбираясь не только в теоретических, но и чисто инженерных вопросах лунной программы, Келдыш видел, что все здесь находится на пределе, резервов нет, запасы прочности практически отсутствуют. Келдыш говорил Королеву:
– Поймите, если все это сработает, – придется верить в чудеса!
В ОКБ программа Л-3 тоже была непопулярна. «Гвардия» роптала. «Л-3 – это программа на грани фантастики», – говорил Илья Лавров. Глеб Максимов написал в августе 1964 года Главному докладную, доказывая, что Л-3 делать не надо. Королев пересадил Максимова на другую территорию, подальше от себя. Молодежь докладные писать не решалась, но в курилках шли жестокие дебаты: утверждали, что негоже нам догонять американцев.
Все это знал и видел Королев. Он не мог не знать и не видеть, что просчитался с определением предполагаемого веса лунного корабля, что на этот раз его гениальная интуиция изменила ему. И даже если Н-1 «дотянут» до 100 тонн, хватит ли этого? Для двух человек, может быть, и хватит, но с невероятными трудностями. Проектанты лунного модуля показывали ему эскизы. Космонавт сидел в кабине едва большей, чем телефонная будка перед дисплеем. Оптика, показывающая, куда ему садиться, была в полу. Кабинка опускалась на четыре «ноги». Королев не мог не видеть: сооружение хлипкое, ненадежное...250
Да, все это Королев видит. Но он не может остановиться. В дневнике М.К.Тихонравова мелькает: «2 августа 1965 г. Совещание в 16.00 у СП.»... «5 августа. В 16.00 у С.П. совещание». «16 августа КБ. Было принципиальное совещание у СП.» «20 сентября КБ. В 15 часов совещание у С.П. Интересное». Совещаний много, но он мало прислушивается к доводам тех, кто возражает ему, – а раньше делал это всегда. Часто они кажутся ему перестраховщиками, пессимистами.
Последняя жертва, которую он кладет на алтарь Н-1, – многолетняя дружба с Воскресенским.
В окружении Королева было много людей талантливых, щедро одаренных способностями уникальными, но и среди них одной из самых ярких видится фигура Леонида Александровича Воскресенского.
Он был не намного моложе Королева – родился в Павловском Посаде 13 августа 1913 года, но был намного живее, подвижнее. Познакомились они еще в Германии, где Воскресенскому очень хотелось запустить Фау-2, да Москва не дала тогда добро. Однако Леонид Александрович успокоиться не мог – ведь он ни разу еще не видел, как работает большой ракетный двигатель не на стенде, а на «живой» ракете, а увидеть ему очень хотелось. Не дожидаясь, пока построят стартовые площадки в Капустином Яре, он поставил в лесу рядом с КБ одну из первых, собранных в Подлипках Фау-2, заправил ее и запустил, правда, только на предварительную ступень. Однако «вырубить» эту проклятую ступень никак не удавалось, и ракета грохотала, пока ни сожгла все топливо. Стартовый стол раскалился докрасна, мог рухнуть вместе с ракетой, тут уж взрыв неминуем. Пожарники поливали что было мочи стартовый стол и все вокруг. Короче, понервничали здорово.
– Ты что, с ума сошел?! – накинулся на Воскресенского Королев, – а если бы она улетела?
В 1947 году такой «пуск» мгновенно был бы оценен как теракт, и голову бы сложил не один Воскресенский, а бывшему зеку Королеву тут уж «вышка» была бы обеспечена...
Может быть, вот за эту бесшабашную лихость и любил Королев Леонида Александровича. Вернее, за гармоничное сочетание лихости с великим трудолюбием, бесшабашности с даром прирожденного
