Да, в ГИРД был запрограммирован корабль Гагарина, подобно тому как в одной клетке запрограммирован генетический код организма. В маленькой научно-технической ячейке энтузиастов- москвичей сконцентрировались почти все будущие направления развития ракетостроения и космонавтики. Здесь занимались конструкциями ракет, жидкостными двигателями и системами подачи компонентов, воздушно-реактивными и прямоточными двигателями, отрабатывали методику испытаний, конструировали наземный комплекс обслуживания, продумывали систему наблюдения и контроля за ракетой в полете и способы возвращения ее полезного груза на Землю. Здесь занимались газовой динамикой, теплопередачей, материаловедением, химией горения, автоматикой, аэродинамикой сверхзвукового полета, даже тем, что впоследствии получило название космической медицины. В ГИРД очень часто один инженер вел тему, которую через двадцать пять лет разрабатывал большой научно-исследовательский институт, иногда – не один институт. Не ГИРД, а вот эти институты и создали корабль Гагарина.
Наконец, ГИРД очень много дала советской космонавтике потому, что она очень много дала Сергею Павловичу Королеву. За всю свою жизнь Королев не переживал другого такого периода, как за эти два года: 1932—1933-й. Это было время необычайно интенсивного роста. В течение двух лет планерист, мечтающий приспособить к планеру никому не ведомый двигатель, превращается в крупнейшего специалиста в области ракетной техники, специалиста широкого научного кругозора, прекрасно видевшего перспективу и ясно представляющего себе дороги в будущее. За эти два года увлеченный конструктор «домашнего КБ» становится начальником целого научного центра, направляющим разнообразнейшую работу десятков людей. Именно в ГИРД, по существу, впервые выявляются все таланты Королева-руководителя, Королева- организатора, таланты необыкновенные и редчайшие даже для нашей Родины, так богатой талантами.
И есть еще нечто в ГИРД (тут, в общем-то, совсем неважно, чем она занималась, ракетами или не ракетами): это дух ГИРД, та атмосфера радостного творчества, объединяющего не только умы, но и сердца людей. Наверное, многие чувствуют, что это такое, понимают, как это бывает, но немногим счастливцам удается испытать в жизни возвышенную радость общего горячего интереса к твоим делам, твоей собственной нетерпеливой увлеченности делами тех, кто рядом. Такое не забывается на всю жизнь. Не потому ли на торжественных и высоких встречах академик Королев раздвигал вдруг плотную стену героев, лауреатов, генералов, начальников наивысшего ранга и спешил обнять никому не известного, не знаменитого человека, который когда-то, очень давно, паял ночами камеры сгорания в подвале на Садово- Спасской? Не потому ли так часто собирались они вместе – седые гирдовцы – с грустью отмечая, как от встречи к встрече редеет их маленькая группа, просеянная сквозь жестокие сита лагерей, фронтов и больниц?..
Много лет спустя Герой Социалистического Труда, доктор технических наук, заслуженный деятель науки и техники, профессор Михаил Клавдиевич Тихонравов так объяснял появление ГИРД:
«В 30-е годы перспективы развития авиации обозначились уже более четко и начали выявляться пределы применения винтомоторной группы. В поисках путей преодоления этих пределов ряд молодых деятелей авиации сосредоточил свое внимание на проблемах реактивного движения, приняв идеи Циолковского не столько из-за желания скорее лететь на Марс, сколько из-за стремления вообще летать выше, быстрее и дальше. У этих людей, кроме желаний и стремлений, уже был опыт работы в авиастроении, были за плечами свои осуществленные авиационные конструкции, задуманные конструкции и идеи в ракетной технике. Эти люди имели возможность опереться на авиационную промышленность как на реальную базу для работы над реактивными летательными аппаратами. Именно из этих людей вышел начальник ГИРД Сергей Павлович Королев, в котором с выдающимся конструкторским талантом сочетались глубокая научная интуиция и блестящие организаторские способности...»
И все-таки желание лететь на Марс жило уже в каждом из них, и именно эта романтическая тяга к необыкновенному вела их в эту странную организацию, где сначала даже денег не платили и требовали много работы, не давали продовольственных карточек и собирали деньги на токарные резцы. Толчок извне бывал самый разный. Для одного это случайно попавшая в руки брошюра Циолковского, для другого – восторг после лекции Цандера в Политехническом музее, для третьего – неистребимое любопытство. Ведь еще Джонатан Свифт писал, что «причина великих событий, как и источники великих рек, часто бывает очень мала».
Парадокс, но сила ГИРД была в ее слабости: никто не ждал никаких материальных благ, никто не приходил «подзаработать», все понимали, что насмешки над «лунатиками» не окончатся завтра, что славу это дело не принесет, что карьеру на нем не сделаешь. Человеку меркантильному, не по-хорошему расчетливому, тщательно строящему свою карьеру, нечего тут было делать. Тут не было ничего, кроме интересной работы.
И они работали.
Конструктор Виктор Алексеевич Андреев пришел утром в подвал и увидел сидящего над бумагами Цандера. Заметив Андреева, Фридрих Артурович спросил рассеянно:
– Что? Рабочий день уже кончился?
После этого Королев обнародовал устный приказ, согласно которому последний уходящий из руководителей бригад имел право уйти только вместе с Цандером.
Сварщик Андрей Архипович Воронцов сварил железную раму и в одиннадцать часов вечера ушел домой. Конструкторы Сергей Сергеевич Смирнов и Лидия Николаевна Колбасина в два часа ночи увидели, что раму надо переделать. Они пошли домой к Воронцову, разбудили его, втроем вернулись в подвал и к утру кончили работу.
Инженер Яков Абрамович Голышев сломал на катке ногу, лежал дома. Его товарищ инженер Андрей Васильевич Саликов каждый день носил ему расчетную работу.
Когда бухгалтер говорил девушкам-копировщицам: «Что вы тут сидите все вечера? Я же вам за это ни копейки на заплачу», – девушки отвечали:
– А мы для себя сидим, не для бухгалтерии!
Профсоюзная комиссия по борьбе со сверхурочной работой нагрянула в ГИРД, но сделать ничего не смогла. Объяснения были самые разные:
– Отрабатываю часы, потраченные на личные дела.
– Заканчиваю несделанную в договорный срок деталь.
– Это мой личный график, черчу для себя.
Конструктор Евгений Константинович Мошкин не пришел на два комсомольских собрания. А не пришел он потому, что работал все вечера в ГИРД. Когда его вызвали на бюро и потребовали объяснений, он молчал: ГИРД была организацией секретной и рассказать, где он был, Мошкин не мог. Тогда его исключили из комсомола.
Да, была секретность, пропуска, сидел вахтер. Самоотверженность и молодой энтузиазм невольно порождают представление о некоем анархизме, радостной кружковщине, а между тем, были планы и приказы, входящие и исходящие бумаги, сидел секретарь, и по личным делам к начальнику ГИРД надо было записываться на прием. Никакого панибратства, никакой фамильярности. Между собой некоторые были на «ты», но руководителей все звали только по имени и отчеству, разве что девушки между собой, шепотком называли Победоносцева «Юрочкой», а Королева – «Серёнькой». В свою очередь, и руководители никогда не называли своих подчиненных (если они не были просто друзьями) только по имени. Казалось бы, не такой это важный вопрос, кто как кого называл, но он иллюстрирует мир человеческих отношений в ГИРД, в котором молодой энтузиазм прекрасно сочетался с дисциплиной и уважением.
Первая группа обитателей подвала была совсем маленькая – десятка полтора людей, но выросла она очень быстро: новому делу из своей калужской дали неожиданно, как капитан Немо из-под воды, очень помог Циолковский. На последних страницах и обложках своих брошюр Константин Эдуардович имел обыкновение публиковать наиболее интересные из присланных ему писем. В книжечке «Стратоплан полуреактивный» он опубликовал то самое письмо И.П. Фортикова, в котором тот сообщал об организации московской ГИРД. Так о ГИРД узнали читатели Циолковского – как раз те люди, которым и была нужна ГИРД, которые и были нужны ГИРД. К весне 1932 года определилось ее ядро: Цандер, Королев, Тихонравов, Победоносцев. Вместе с Цандером пришел из ЦАГИ очень талантливый инженер Александр Иванович Полярный. В ЦАГИ нашел Цандера, чтобы рассказать ему о недавней поездке к Циолковскому, студент Леонид Константинович Корнеев и тоже оказался в один прекрасный вечер на Садово-Спасской. Королев переманивал своих старых знакомых по планерным делам, по работе в ЦКБ и ЦАГИ: Николая
