— Что же не отдали вы мое стадо Левкиппу за Левкиппид? Обманули похитители титана. И ответил Полидевк:
— Отдадим.
Так выросла распря между титанами.
Высятся две скалы над морем, близ ущелья смерти Тенара: одна в клубах черного тумана, другая в блеске венца Солнцебога. На одной вершине стоят Афариды, на другой вершине стоят Диоскуры.
А по небу летят черный ворон и белый кречет, и говорит ворон кречету:
— Так оно всегда и бывает: где чернее всего, там рядом светлее всего. На светлом месте — Диоскуры с добычей. На темном месте — Афариды ограбленные. Пусть-ка поищут титаны правду.
И улетели черный ворон и белый кречет.
Уползла и старая Туча со скалы. Нет уже на скале и венца Аполлона. Унес его юный Солнцебог- небожитель на небо.
Вечер спустился. Замычали стада Идаса. Услышали мычанье кони-лебеди. Взвились на дыбы, узнали родное стадо и засияли чудно на вершине скалы. Рвутся к стаду — так рвутся, что вырастают у них крылья с боков, как при беге. Тогда положил Кастор им на спину ладони, и смирились крылатые кони. Снова ушли в их бока крылья, и стоят перед Диоскурами кони как кони.
Ускакали Диоскуры с Левкиппидами. Ушли со стадами и Афариды. Не нагнать им коней-лебедей. Не вернуть им неверных лебединых дев Левкиппид.
Улыбается утро. Шутит день. Усмехается грустно вечер. Одна ночь не шутит. Сурова матерь-ночь, и жесток и таинствен ее язык.
Говорит брату Идас:
— Закрой глаза, Линкей. Слишком долго ты сегодня смотрел. И слишком много ты сегодня видел. Устали твои глаза. Эту ночь я посторожу стадо. Спи.
Закрыл глаза Линкей. Уснул.
Пасется стадо братьев Афаридов. На камне сидит Идас-караулыцик. Положил мощные руки на колени, подбородком уперся в грудь, и ночные думы-слова повели с Идасом беседу, убаюкивают караульщика:
— Могуч ты, Идас. Кто поборет тебя? Кто удержит твою руку, Идас? Подберется ли к стаду вор, когда ты сторожишь? Кто дерзнет!.. Спи, Идас. Грозно твое имя в Мессении. Бог и тот не осилил тебя. А кто равен по силе Аполлону? Ох, и могуч же ты, Идас! Ох, и грозен же ты, Идас!
Ночь. Ведут думы-слова беседу с Идасом, убаюкивают караульщика.
А во мгле за кустами уже отманивает стадо от камня Кастор. Уже оглушает Полидевк кулаком вожака-быка.
Свалил его наземь и тащит за хвост покорного зверя. А вслед за быком идут, жуя, коровы.
Дошли братья Диоскуры до своих белых коней, вскочили на них — стали белоконными. Прочь из Мессенской земли погнали стадо Афаридов.
А ночные думы-слова все ведут беседу с Идасом:
— Ох, и могуч же ты, Идас! Ох, и грозен же ты, Идас! Кто дерзнет!..
Спит Идас-караулыпик.
Идут Диоскуры впереди похищенного стада. Отпустили к Тиндарею белых коней-лебедей вместе с Левкиппидами. Не покинут теперь братьев лебединые девы.
Говорит Кастор Полидевку:
— Левкиппиды теперь наши жены. Не видать больше Линкею лебединых дев. Угнали мы стадо и у Идаса. Не смеяться больше над нами Идасу, будто не дали мы Левкиппу дара за его Левкиппид. Но ни к чему нам это стадо. Не нужно оно и Левкиппу. Богата стадами земля Пелопа. Пусть бежит оно куда хочет. Захочет — пусть вернется оно к Афарею. Смыли мы обиду. Радуются, глядя на нас, боги. Веселятся они, глядя на Афаридов. Но не нам, Диоскурам, потешать богов, хотя мы и дети Зевса. Титановой правдой вскормлены мы. Полубоги-герои взывают к нам в битвах и в бурю. Что бежим мы от братьев Афаридов? Ведь вернулось лебединое к лебединому. Такова дума Земли-Геи. Не родился Линкей из серебряного яйца, как мы. Ну что ж! Немало золотится на земле кудрей девичьих, найдем мы для него солнечную титаниду. И в кругу полубогов таких немало. А у Идаса Марпесса серебрится — нимфа речная. Только гордость у Идаса неистова.
Отвечает Полидевк Кастору:
— Не вырвать Линкею у себя из глаз Левкиппид — стоит в его глазах их лебединая краса. Не простит нам Линкей их похищения. Не простит нам и гордый Идас обиды за брата, лютует он и за поношение. Увели мы у него, неодолимого, коней-лебедей и стадо. Гонятся за нами Афариды. Реют дети Ночи вокруг них, шепчут им в уши: «Отомстите»! Разве мы не мстили им?.. Не титаново это слово: «месть», а ночное. Ночь родила его, а боги Крониды подарили его белому дню. Взгляни, вот выкупала Заря-Эос коней в морском пурпуре и смеется нам, как подруга, а черная Немезида-Мстительница стоит на горе, не уходит в подземную мглу к Ночи. Укажет она Афаридам к нам дорогу. Надо бы нам. Кастор, биться с Афаридами, да не одолеть нам Идаса. Взгляни, вот дупло в древнем дубе, прапращуре. Велико дупло, скроет оно нас со всем стадом. Некогда в нем сам Зевс укрывался от титанов. Подстережем здесь Афаридов. Может, глаз Линкея не заглянет в дупло. Сказал Кастор:
— Диоскурам нападать из засады? Ты ли это говоришь, ПолидевкБрат, ведь мы Диоскуры. К нам взывают герои в битвах. Лучше бы нам не прятаться в это дупло.
Сказал Полидевк:
— Нет у меня всевидящих глаз Линкея. Увидят его глаза нас, Диоскуров, — мы же Афаридов не увидим. Неравны наши силы перед боем.
И укрылись Диоскуры в дупле.
Ни слова не сказал Идасу Линкей, когда проснулся и увидел брата спящим: только вдаль поглядел. И пустились братья Афариды снова в погоню за братьями Диоскурами — похитителями стада.
Что им стадо! Только свистнут — и новые стада к ним сбегутся. Язва обиды жжет их. Осрамили Диоскуры Афаридов, оскорбили их титанову гордость, нарушили правду титанову обманом. Смеются теперь над огромным Идасом и зоркооким Линкеем боги Крониды: и Левкиппид потеряли, и коней-лебедей, и еще стада отманили от них Диоскуры. Как им, Афаридам, теперь по лесу пройти? Ухают им вслед рогатые сатиры, позванивают им с деревьев насмешливо дриады листвой. Нагнется Идас к ключу испить воды, а струи от него во все стороны разбегаются под переливчатый хохот наяд:
— Ох, и могуч же ты, Идас! Ох, и грозен же ты, Идас!
Да и как вернется он теперь к речной нимфе Марпессе? Страшен стал Идас от жгучей обиды. Не становись, лесной зверь, ему на пути! Ухватит он тебя рукой за хобот или хвост драконий, махнет и разобьет тебя об скалу — только птицы на лету поймают клочья звериного мяса.
Не попадайтесь ему на дороге, вы, дубы и ясени! Вырвет он вас, вековых, с корнем и закинет за облака или за море.
Прочь сворачивайте с пути Идаса, горные ручьи! Или свернет сам Идас ваше русло в сторону и выльет вас разом в море — только брызги останутся от вас на голых камнях.
Горят диким огнем глаза Линкея. Не блеск в них, а пламя черное, и выбегают из того пламени лучи багровыми копьями. Не попадайся этим лучам на глаза, живое создание. Птицы падают от тех лучей обгорелыми с неба. Стволы сосен стоят от них обугленными. Хвоя под ногами дымится и тлеет. И вода в ключах исходит паром.
Страшен путь братьев Афаридов.
Вот она, титанова гордость, терзаемая язвой обидыРасплавилась ее адамантовая крепость и течет раскаленной лавой по миру полубогов.
И зачем копье в руке Идаса? Разве мало ему его тяжкой руки? И где взял он такое копье? Где нашел такой ясень-исполин? Метнет — и скалу расколет надвое, не то что теплое живое тело.
Утро. Рань. На Тайгете братья Афариды.
Вот взбежал Линкей на самую вершину хребта, озирает весь остров Пелопа. И не слышит, как шепчет ему роса с цветов:
— Не смотри, Линкей!
Не видит, как сидят нимфы-росяницы, окутав лицо и глаза волосами, и блестят на их волосах слезы каплями. Шепчут ему:
— Не смотри, Линкей! Умой глаза чистой росой, охлади их огонь.
