- Почему?
- Ну, потому, что... из-за этих...
Она не могла произнести слово 'нарядов': это выдало бы ее тайные мысли.
Хилери направлялся, по-видимому, прямо к их скамье, но Миранда, завидев Мартина, остановилась. 'Вот человек действия, - казалось, говорила она, тот, что треплет меня за уши'. И, стараясь увести хозяина, будто без всякого умысла повернула в сторону. Но Хилери уже заметил племянницу. Он подошел к ней и сел рядом.
- Вас-то нам и нужно, - сказал Мартин, медленно оглядывая его, как оглядывает молодой пес более старую и другой породы собаку. - Мы с Тайни ходили к Хьюзам на Хаумд-стрит. Там заваривается настоящая каша. Вы или кто-то там из вас поселили туда девушку, так вот теперь забирайте ее оттуда, и как можно скорее.
Хилери сразу же будто ушел в себя.
- Расскажите все как есть, - сказал он.
- Жена Хьюза ревнует его к девушке - в этом вся беда.
- Вот как! И в этом вся беда?
Тайми вмешалась.
- Абсолютно не понимаю, при чем тут дядя Хилери. Если им угодно вести себя так отвратительно... Я не знала, какие они, эти бедные, я не думала, что они способны на такое! Я убеждена, что девушка не стоит того, чтобы о ней заботиться, да и женщина эта тоже.
- Я не говорил, что они этого стоят, - проворчал Мартин. - Дело не в этом. Важно, что полезно для здоровья.
Хилери переводил взгляд с одного на другую.
- Понимаю, - сказал он. - А мне казалось, что тут дело, быть может, более деликатного свойства.
Губы Мартина искривились.
- Вечно вы с вашей хваленой деликатностью! Что от нее толку? Был ли когда от нее прок? Право, какое-то проклятие лежит на всех вас. Почему вы никогда не действуете? Думать можно потом.
Впалые щеки Хилери покрылись краской.
- А ты, Мартин, никогда не думаешь прежде, чем начать действовать?
Мартин поднялся и стоял, глядя на Хилери сверху вниз.
- Послушайте, - начал он, - я не желаю вникать во все ваши тонкости. Я полагаюсь на свои глаза и нос. Я вижу, что женщина, если такое истеричное состояние у нее не пройдет, не сможет кормить ребенка грудью. Речь идет о здоровье их обоих.
- Для тебя все сводится только к здоровью?
- Да. Возьмите любую проблему. Ну, хотя бы ту же бедноту. Что им требуется? Здоровье. Ничего, кроме здоровья. Открытия и изобретения прошлого столетия выбили основу из-под старого порядка вещей, и наш долг - создать новую основу, основу здоровья, и мы это сделаем. Простой народ еще сам не понимает, что ему нужно, но он ищет, и, когда мы покажем ему истину, он ухватится за нее немедленно.
- А кто это 'мы'? - тихо спросил Хилери.
- Кто мы? Я вам вот что скажу. Пока почтенные реформаторы пререкаются между собой, мы спокойно подойдем и проглотим их всех оптом. Мы осознали тот факт, что не теория является основанием для реформ. Мы действуем на основании того, что подсказывают нам наши глаза и носы. Если мы видим и обоняем нечто скверное, мы это скверное исправляем практическими и научными мерами.
- И эти же меры вы применяете к человеческой природе?
- Человеческой природе как раз и свойственно стремиться к здоровью.
- Не знаю, не знаю... Я пока этого не вижу.
- Возьмите хотя бы случай с этой женщиной.
- Да, возьмем хотя бы ее случай. На этом примере, Мартин, твои доказательства мне не очень ясны.
- Она никуда не годится: жалкое существо. И муж ее тоже. Если человек был ранен в голову и к тому же пьет, дело его дрянь. И девушка тоже никуда не годится: заурядная девица, падкая на развлечения.
Тайми вспыхнула, и Хилери, заметив это, прикусил губу.
- Единственно, кто стоит внимания, - это дети. Тут этот младенец... Ну, так вот, самое главное, как я сказал, это чтобы мать могла нормально его выходить. Уразумейте этот факт, а все остальное пошлите к черту!
- Ты меня прости, но мне как-то трудно отделить вопрос о здоровье ребенка от всех других обстоятельств этой истории.
Мартин ухмыльнулся.
- И вы, конечно, используете это как предлог, чтобы ничего не сделать.
Тайми быстро вложила свою руку в руку Хилери.
- Нет, ты действительно грубое животное. Мартин, - шепнула она.
Молодой человек бросил на нее взгляд, говоривший: 'Можешь сколько угодно называть меня грубым животным, я этим горжусь. Да и, кроме того, ты сама знаешь, что тебе это вовсе не так уж противно!'
- Лучше быть животным, чем дилетантом, - сказал он.
Тайми, прижавшись к Хилери, словно тому требовалась ее защита, воскликнула:
- Мартин, ты просто варвар!
Хилери продолжал улыбаться, но лицо у него передергивалось.
- Нет, нисколько, - сказал он. - Мартин отлично ставит диагнозы, это делает ему честь.
И, приподняв шляпу, ушел.
Молодые люди, стоя рядом, смотрели ему вслед. Лицо Мартина выражало странную смесь презрения и раскаяния. Тайми, пораженная, взволнованная, чуть не плакала.
- Ничего, это не повредит, - пробормотал молодой человек. - Хорошая встряска ему полезна.
Тайми метнула на него негодующий взгляд.
- Иногда я тебя просто ненавижу, - сказала она. - Ты так толстокож, - у тебя не кожа, а шкура.
Мартин взял ее за руку.
- А у тебя кожа из папиросной бумаги, - ответил он. - Все вы такие вы, дилетанты.
- По-моему, лучше быть дилетантом, чем... чем хамом.
У Мартина странно дернулась челюсть, но он тут же улыбнулся. Улыбка эта, казалось, взбесила Тайми. Она вырвала от него руку и бросилась следом за Хилери.
Мартин хладнокровно смотрел ей вслед. Вытащив трубку, он стал набивать ее, мизинцем медленно вдавливая в чашечку золотые нити табака.
ГЛАВА XVII
БРАТЬЯ
Уже было сказано, что Стивн Даллисон в те субботы, когда ему не удавалось поиграть в гольф, отправлялся в клуб и там читал журналы. Эти две формы развлечения, по сути дела, сходны между собой: играя в гольф, ходишь по определенному кругу, и то же самое случается, когда читаешь журналы, ибо через какое-то время непременно натолкнешься на статьи, сводящие на нет статьи, ранее прочитанные. И тот и другой вид спорта помогает удерживать равновесие, которое сохраняет человеку здоровье и молодость.
А сохранять здоровье и молодость было для Стивна каждодневной потребностью. Неизменно сдержанный и подтянутый, он представлял собой типичный продукт Кембриджского университета, и у него всегда был вид человека, берущего понюшку великолепного, какого-то необычайно высокого сорта табака. Но за этим чисто внешним обликом скрывался толковый работник, хороший муж и хороший отец, и его, собственно, не в чем было упрекнуть разве только в известном педантизме и в том, что он ни разу не
