Сесилия прикусила губу. 'Надеюсь, она никогда не увидит света', - чуть не сказала она вслух.
- Как называется его книга? - спросила миссис Таллентс-Смолпис. - Мне помнится, это что-то о всемирном братстве - так мило!
У Сесилии вырвался досадливый жест.
- Кто рассказывал вам об этом?
- Ах! - воскликнула миссис Таллентс-Смолпис. - Вашей сестре всегда удается залучить на свои понедельники таких милых, занимательных людей! Они так живо всем интересуются!
Удивляясь самой себе, Сесилия ответила:
- Даже слишком, по-моему.
Миссис Таллентс-Смолпис улыбнулась.
- Я имею в виду интерес к искусству и социальным вопросам. Я полагаю, тут не может быть ничего 'слишком', не правда ли?
- Нет-нет, разумеется, нет, - поспешила ответить Сесилия.
Обе дамы огляделись. До ушей Сесилии доносился гул голосов:
- Вы видели 'Последствия'? Чудесная вещь!
- Бедняга, у него такой отсталый вкус...
- Появился новый гений...
- Она так искренне сочувствует...
- Но положение неимущих классов...
- Кажется, это мистер Бэлидайс? Право же... - Это дает вам такое острое ощущение жизни...
- Буржуа!..
Голос миссис Таллентс-Смолпис врезался в этот многоголосый хор:
- Скажите мне, ради бога, кто это юное создание, рядом с молодым человеком - вон там, возле картины. Девочка совершенно очаровательна!
Щеки Сесилии приятно порозовели.
- Это моя дочурка.
- Да неужели? У вас такая взрослая дочь? Но ведь ей, должно быть, лет семнадцать?
- Скоро восемнадцать.
- Как ее зовут?
- Тайми, - ответила Сесилия, чуть улыбнувшись. Она ждала, что миссис Таллентс-Смолпис сейчас скажет: 'Очаровательно!'
Миссис Таллентс-Смолпис заметила улыбку и сделала паузу.
- А кто этот юноша с ней?
- Мой племянник, Мартин Стоун.
- Сын вашего брата, который погиб вместе с женой во время того несчастного случая в Альпах? У молодого человека очень решительный вид. Вполне современен. Чем он занимается?
- Он уже почти врач. Не знаю толком, получил он диплом или еще нет.
- А я было подумала, что он имеет какое-то отношение к искусству.
- О нет, он презирает искусство.
- А ваша дочь тоже презирает искусство?
- Нет, она его изучает.
- Да что вы! Как интересно! Я нахожу, что подрастающее поколение чрезвычайно забавно, - как вы считаете? Они такие независимые!
Сесилия с некоторым беспокойством поглядела на 'подрастающее поколение'. Молодые люди стояли рядом возле большой картины, как-то ото всех в стороне; они обменивались взглядами и краткими замечаниями и с юношеской бесцеремонностью, даже почти враждебно, разглядывали циркулировавших по комнате людей, которые болтали, раскланивались, улыбались. У молодого человека было бледное, гладко выбритое лицо, волевой подбородок, длинный прямой нос, шишковатый лоб, ясные серые глаза; саркастически сложенные губы были тверды и подвижны. Он смотрел на гостей со смущающей прямотой. На девушке было голубовато-зеленое платье. Она была прелестна: живые серо-карие глаза, свежий цвет лица, пушистые волосы цвета спелого ореха.
- Та картина, возле которой они стоят, ведь это 'Тень', работа вашей сестры? - спросила миссис Таллентс-Смолпис. - Я помню, я видела ее на рождество, помню и маленькую натурщицу, которая послужила моделью, - очень привлекательный типаж! Ваш деверь рассказывал мне, какое участие вы все в ней принимаете. Она, кажется, упала в обморок от недоедания, когда пришла в первый раз на сеанс, - как это романтично!
Сесилия ответила что-то невнятное. Руки ее нервно двигались, ей было не по себе.
Но все эти признаки беспокойства ускользнули от внимания миссис Таллентс-Смолпис: глаза ее были заняты другим.
- В нашем 'Огоньке надежды' я, конечно, вижу много девушек, попавших в щекотливое положение, - буквально на краю... вы понимаете? Миссис Даллисон, вы непременно должны войти в наш 'Огонек надежды'. Это серьезная и увлекательная работа.
Сомнение в глазах Сесилии стало еще более очевидным.
- О, я в том уверена, - сказала она. - К сожалению, у меня так мало времени...
Но миссис Таллентс-Смолпис продолжала:
- Мы живем в чрезвычайно интересное время, не правда ли? Столько различных новых течений! Это так захватывает. Мы все чувствуем, что больше уже нельзя закрывать глаза на стоящие перед нами социальные проблемы. Взять хотя бы условия жизни бедноты - одного этого достаточно, чтобы вас по ночам преследовали кошмары!
- Да, - сказала Сесилия, - конечно, это ужасно.
- Политические деятели и чиновники - совершенно безнадежные люди, от них ждать нечего.
Сесилия выпрямилась.
- Вы так думаете?
- Я только что разговаривала с мистером Бэлидайсом. Он утверждает, что искусство и литература должны быть поставлены на совершенно новую основу.
- Вот как? Это вон тот забавный человечек?
- По-моему, он феноменально умен.
- Да-да, я знаю, знаю, - быстро ответила Сесилия. - Разумеется, необходимо что-то сделать.
- Все мы, по-видимому, так считаем, - сказала миссис Таллентс-Смолпис несколько рассеянно. - Ах да, я хочу спросить вас. Я тут побеседовала с восхитительным субъектом - знаете, из тех, каких видишь в Сити, - их там тысячи, и они все в таких добротных черных пальто. Познакомиться с подобным человеком в наши дни - редкость. Очень освежающе действует - у них такие простые, бесхитростные взгляды! Вот он, стоит как раз позади вашей сестры.
Нервный жест, вырвавшийся у Сесилии, подтвердил, что она узнала человека, на которого указывала миссис Таллентс-Смюлпис.
- А, это мистер Пэрси. Понять не могу, почему он у нас бывает.
- Он просто восхитителен, - проговорила миссис Таллентс-Смолпис мечтательно.
Ее темные глазки, словно пчелы, полетели снимать мед с этого нового цветка - широкоплечего мужчины среднего роста, одетого очень тщательно и чувствующего себя, как видно, не совсем в своей тарелке. На губах его, украшенных усами, застыла улыбка; жизнерадостная физиономия была румяна, лоб не отличался ни чрезмерной высотой, ни шириной, но челюсть была внушительная. Волосы у него были светлые и густые, глаза серые, маленькие и проницательные. Он рассматривал какую-то картину на стене.
- Нет, право же, он восхитителен, - повторила миссис Таллентс-Смолпис негромко. - Он, оказывается, даже не подозревает о существовании такой проблемы, как проблема неимущих классов.
- Он вам рассказывал, что купил картину? - спросила Сесилия мрачно.
- О да, работы Гарпиньи, с ударением на 'пи'. Картина стоит втрое дороже того, что он за нее отдал. Так приятно, когда тебя вдруг заставляют почувствовать, что еще существует множество людей, все на свете измеряющих деньгами.
