появление здесь со своей жиличкой. Постучав в дверь ее комнаты и не получив ответа, она вошла.
Маленькая натурщица лежала на голой кровати, прижавшись лицом к валику, обтянутому белым в голубую полоску тиком. Плечи ее сотрясались, слышались приглушенные рыдания. Хозяйка стояла и молча на нее смотрела.
Происходя из Корнуэлла, из сектантской семьи, она всегда недолюбливала эту девушку: инстинкт подсказывал ей, что та успела уже слишком многое повидать в жизни. А те, кто уже много чего повидал в жизни, - это всегда 'любители удовольствий'. Она знала, что такое деревня, и потому легко могла представить себе 'историю' в жизни маленькой натурщицы - очень простую, очень распространенную. Иногда, правда, неприятности подобного рода быстро проходят и забываются, но иногда, если парень не загладил своей вины и родня девушки отнеслась к этому сурово, - ну, тогда... Таковы были мысли этой почтенной женщины. Происходя из того же слоя общества, она с самого начала смотрела на свою жиличку весьма трезво.
Но, видя ее сейчас в таком безысходном отчаянии - а где-то за гранитным лицом и холодными глазами у этой женщины были и теплота и мягкость, - она дотронулась до спины девушки.
- Ну, ну, чего уж так убиваться, - сказала она. - Что случилось-то?
Маленькая натурщица стряхнула ее руку, как раскричавшийся ребенок, который отталкивает от себя утешение.
- Оставьте меня в покое! - пробормотала она.
Квартирная хозяйка отошла.
- Обидел кто-нибудь? - спросила она.
Маленькая натурщица помотала головой. Растерявшись при виде этого немого горя, женщина молчала, не зная, что сказать, затем с флегматичностью, присущей всем тем, кто давно уже борется с судьбой, сказала вполголоса:
- Не очень приятно смотреть, когда вот так вот плачут.
И, видя, что девушка по-прежнему упорно отказывается принять выражение сочувствия, направилась к двери.
- Ну, ладно, - проговорила она с ироническим состраданием. - Коли что понадобится, я буду в кухне.
Маленькая натурщица осталась лежать на кровати. Время от времени она всхлипывала, словно ребенок, который лежит на траве в стороне от товарищей, стараясь побороть свой гнев, зарыть в землю этот миг своего детского горя. Всхлипывания постепенно становились реже, слабее и наконец совсем утихли. Она поднялась, села и смахнула на пол пачку банкнот, на которых лежала.
Увидев их, она снова разразилась рыданиями, снова бросилась на кровать, прижалась к мокрому валику щекой; немного погодя рыдания стихли, но она все не поднималась. Наконец поднялась, побрела к зеркалу, стала разглядывать свое заплаканное лицо, пятна на щеках, распухшие веки, тени под глазами; машинально привела себя в порядок. Сев на коричневый железный сундук, она подняла с пола пачку банкнот. Они издали, в ее руках легкий хрустящий звук. Пятнадцать десятифунтовых ассигнаций - все деньги Хилери, приготовленные ям для поездки. Глаза ее раскрывались все шире и шире, по мере того как она пересчитывала деньги. И внезапно на эти тонкие листки бумаги покатились слезы.
Затем она медленно расстегнула платье и начала засовывать за ворот банкноты, пока не осталось ничего, кроме сорочки, между ними и трепещущей, теплой кожей, скрывающей ее сердце.
ГЛАВА XLI
ДОМ, ГДЕ ЦАРИТ ГАРМОНИЯ
В тот же вечер в половине одиннадцатого Стивн шел по выложенной каменными плитами дорожке к дому брата.
- Могу я видеть миссис Хилери?
- Мистер Хилери сегодня утром уехал за границу, сэр, а миссис Хилери еще не приходила домой.
- Пожалуйста, передайте ей вот это письмо. Впрочем, нет, я буду ждать. Что, если я подожду в саду?
- Пожалуйста, сэр!
- Отлично,
- Я оставлю дверь открытой, сэр, на случай, если вы пожелаете зайти в дом.
Стивн подошел к садовой скамье и сел на нее. Мрачно уставившись на свои лакированные штиблеты, он время от времени похлопывал конвертом по брюкам своего вечернего костюма. Через весь темный сад, где ветви деревьев висели тихо, не тревожимые ветром, из открытого окна мистера Стоуна лилась река бледного света, и в ней кружились, стремясь к ее истоку, мотыльки, вновь появившиеся вместе с жарой.
Стивн раздраженно смотрел на фигуру мистера Стоуна; тот стоял, нагнувшись над конторкой, совершенно неподвижно: вот так можно увидеть в 'глазок' тюремной камеры заключенного, который стоит, уставившись на свою работу, - не шевелясь, онемев от одиночества.
'Старик начинает сдавать, - подумал Стивн. - Вот бедняга, его убивают его идеи. Они противны человеческой природе и всегда будут такими. - Он хлопнул конвертом по брюкам, словно заключавшийся в конверте документ подчеркивал этот факт. - Нельзя не пожалеть старого глупца с его возвышенными идеями'.
Он встал, чтобы получше разглядеть тестя, не подозревавшего, что за ним наблюдают. Фигура старика казалась такой безжизненной, застывшей, будто душа мистера Стоуна последовала за одной из его идей куда-то в недра земли, а тело осталось ждать ее возвращения. Зрелище это подействовало на Стивна угнетающе.
'Можно поджечь дом, а старик и не заметит пожара', - подумал он.
Мистер Стоун пошевелился. Через затихший сад до Стивна долетел протяжный вздох. Стивн отвернулся, почувствовав, что как-то нехорошо подглядывать за старым человеком, и, встав, пошел в дом. В кабинете брата он постоял, повертел в руках стоявшие на письменном столе безделушки.
'Я ведь предупреждал Хилеря, что он обожжется на этом', - думал он.
Услышав, что в парадной двери щелкнул американский ключ, Стивн вернулся в переднюю.
Он с самого начала втайне не одобрял Бианку; она всегда казалась ему колючей, всегда его раздражала, но сейчас он был поражен тем, какое измученное и несчастное у нее лицо. Стивну как будто впервые открылось, что не ее вина, если она не может быть иной. Это как-то сбивало его с толку, потому что подобный способ расценивать что бы то ни было казался ему неразумным.
- У тебя усталый вид, Бианка, - сказал он ей. - Мне очень жаль, но я все же счел нужным передать Тебе это письмо сегодня же.
Бианка глянула на конверт.
- Оно адресовано тебе, - ответила она. - Спасибо, но я не имею желания читать его.
Стивн сжал губы.
- Но я хочу, чтобы ты прослушала это письмо. Позволь я прочту тебе вслух:
'Вокзал Чэринг Кросс
Дорогой Стиви!
Вчера я сказал тебе, что еду за границу один. Позже я передумал: я решил взять ее с собой. Я пошел к ней. Но я слишком долго жил в мире чувств, чтобы принять такую порцию действительности. Мое классовое чувство спасло меня, класс восторжествовал над моими самыми примитивными инстинктами.
Я еду один - возвращаюсь в мир чувств. Бианка не скомпрометирована, но наш брак стал для меня насмешкой. Я больше не вернусь к ней. Ты сможешь разыскать меня по прилагаемому адресу, и я вскоре попрошу тебя прислать мне моих домашних богов.
Пожалуйста, передай Бианке содержание этого письма.
Любящий тебя брат
Хилери Даллисон'.
