Джон Голсуорси
•
ГРОТЕСКИ
???????[1]
I
Ангел Эфира, находясь в 1947 году с официальным визитом на Земле, остановился между Английским банком и Биржей выкурить папироску и поглядеть на прохожих.
— Как их много, — сказал он, — и как они быстро бегают — в такой-то атмосфере! Из чего они сделаны?
— Из денег, сэр, — отвечал его гид. — Денег в прошлом, в настоящем или в будущем. На Бирже бум. Барометр радости сильно поднялся. Такого не было уже тридцать лет — да-да, со времени Великой Заварухи.
— Так, значит, между радостью и деньгами есть какая-то связь? — спросил Ангел, тонкой струйкой выпуская дым из своих точеных ноздрей.
— Таково распространенное мнение, хотя доказать это было бы нелегко. Впрочем, я могу попробовать, сэр, если желаете.
— Очень было бы интересно, — сказал Ангел, — потому что на вид это, кажется, самая безрадостная толпа, какая мне встречалась. У каждого между бровей морщина, и никто не насвистывает.
— Вы не понимаете, сэр, — сказал гид, — да оно и не удивительно: радость доставляют не столько деньги, сколько мысль, что когда-нибудь не надо будет больше их наживать.
— Если такой день должен настать для всех, почему же у них не радостный вид? — спросил Ангел.
— Не так это просто, сэр. Для большинства этих людей такой день никогда не настанет, и многие из них это знают — они называются клерки; не настанет он и для некоторых из другой категории — тех назовут банкротами; для остальных он настанет, и они переедут в Уимблхерст и на прочие Острова Блаженных, но к тому времени они так привыкнут наживать деньги, что без этого жизнь их станет сплошной скукой, если не мукой, или они будут уже в таких годах, что все свои деньги им придется тратить на борьбу со старческими немощами.
— При чем же тогда радость? — спросил Ангел, удивленно вздернув брови. — Ведь, кажется, так принято у вас выражаться?
— Я вижу, сэр, — отвечал гид, — вы еще не успели как следует вспомнить, что такое люди, и особенно та их порода, что населяет эту страну. Иллюзия — вот что нам дорого. Не будь у нас иллюзий, мы с тем же успехом могли бы быть ангелами или французами — те хоть в какой-то мере дорожат неприглядной реальностью под названием le plaisir, то есть радость жизни. Мы же в погоне за иллюзией только и делаем, что наживаем деньги и морщины между бровей, ибо занятие это утомительное. Я, разумеется, говорю о буржуазии или Патриотических классах, ибо Трудяги ведут себя иначе, хотя иллюзии у них те же самые.
— Не понимаю, — отрезал Ангел.
— Ну как же, сэр, и те и другие тешат себя иллюзией, что когда-нибудь обладание деньгами принесет им радость; но в то время как Патриоты надеются нажить деньги трудом Трудяг, Трудяги надеются нажить их трудами Патриотов.
— Ха-ха, — сказал Ангел.
— Ангелам хорошо смеяться, — возразил гид, — а вот люди от этого плачут.
— Вам, на месте, наверно, виднее, как поступать, — сказал Ангел.
— Ах, сэр, если бы так! Мне часто приходится наблюдать лица и повадку здешних жителей, и я вижу, что радость, какую доставляет им погоня за иллюзией, — недостаточная награда за их скученную, однообразную и беспокойную жизнь.
— Некрасивые они, что и говорить, — сказал Ангел.
— Верно, — вздохнул гид, — и с каждым днем все дурнеют. Взгляните хоть на этого, — и он указал на господина, поднимавшегося по ступеням Биржи. — Обратите внимание на его фигуру. Седеющая голова к макушке сужена, книзу расширяется. Туловище короткое, толстое, квадратное; ноги и того толще, а ступни вывернуты наружу; общим видом напоминает пирамиду. А этот? — Он указал на господина, спускавшегося по ступеням. — Ноги и туловище его можно протащить сквозь игольное ушко, а вот голову протащить не удастся. Обратите внимание: ячмень на глазу, сверкающие очки и полное отсутствие волос. Внешняя несоразмерность — это сейчас своего рода эпидемия, сэр.
— А исправить это нельзя? — спросил Ангел.
— Чтобы исправить недостаток, нужно сперва его осознать, а они этого не сознают, так же как не сознают, что несоразмерно проводить шесть дней из каждых семи в конторе или на заводе. Человек, сэр, — это раб привычки, а когда привычки у него плохие, сам он и того хуже.
— У меня разболелась голова, — сказал Ангел. — Шум просто оглушительный. Когда я прилетал сюда в тысяча девятьсот десятом году, такого не было.
— Да, сэр. Мы с тех пор пережили Великую Заваруху, а после нее погоня за деньгами превратилась в какое-то неистовство. Как и другие люди, мы теперь вынуждены изощряться в искусстве приравнивать дважды два к пяти. Это значительно ускорило развитие цивилизации и пошло на пользу всему, кроме человека, — даже лошадям, поскольку их больше не заставляют возить непосильные тяжести на Тауэр- Хилл или какие-либо другие холмы.
— Как это может быть, — спросил Ангел, — если работы стало больше?
— А они вымерли, — сказал гид. — Как видите, их полностью заменила электрическая тяга и воздушное сообщение.
— Вы как будто настроены враждебно к деньгам? — перебил Ангел, бросив на него испытующий взгляд. — Скажите, неужели вы в самом деле предпочли бы иметь шиллинг, а не пять шиллингов и шесть пенсов?
— Сэр, — отвечал гид, — вы, как говорится, начинаете не с того конца. Ведь деньги — это всего лишь возможность покупать то, что хочешь. Вам следовало бы спросить, чего я хочу.
— Ну, чего же вы хотите? — спросил Ангел.
— По-моему, — отвечал гид, — когда мы оказались банкротами, нам бы следовало попытаться не умножать количество денег, а сократить свои потребности. Путь истинного прогресса, сэр, — это упрощение жизни и желаний вплоть до того, чтобы отказаться от брюк и носить одну чистую рубашку, доходящую до колен, довольствоваться передвижением на собственных ногах по твердой земле; есть простую пищу, самими нами выращенную; слушать собственный голос да напевы свирели; чувствовать на лице солнце, дождь и ветер; вдыхать аромат полей и лесов; иметь скромную крышу над головой и миловидную жену, не испорченную высокими каблуками, жемчугом и пудрой; смотреть, как резвятся домашние животные, слушать певчих птиц и растить детей, приучая их к воде, холоднее той, в какой купались их отцы. Нам следовало бы добиваться здоровья до тех пор, пока не отпадет нужда в аптеках и оптиках, в парикмахерах, корсетницах, всяких салонах красоты, где нас штопают и латают, угождая нашим прихотям и скрывая уродства, которыми современная жизнь наделила наши лица и фигуры. Самой нашей честолюбивой мечтой должно было стать такое сокращение своих потребностей, чтобы при современных научных знаниях производить все необходимое быстро и без труда и, имея достаточный досуг, крепкие нервы и здоровое тело, наслаждаться природой, искусством и семейными привязанностями. Трагедия человека, сэр, в его бессмысленном, ненасытном любопытстве и жадности, а также в неизлечимой привычке пренебрегать настоящим во имя
