Еще работая над ней, он отвечал на расспросы друзей: «Буду ли я обсуждать «человека»? Думаю обойти весь этот вопрос, с которым связано столько предрассудков, хотя я вполне допускаю, что это наивысшая и самая увлекательная проблема для натуралиста».
Этот сложнейший вопрос требовал глубокого изучения, а Дарвин пока его не провел. Он не хотел стать посмешищем вроде автора «Следов творения», наговорившего массу глупостей о вымышленной им эволюции человека. А Дарвину, как мы знаем, научная честность запрещала делать какие-либо преждевременные, не продуманные до последнего слова высказывания.
Пока он обсуждать этот вопрос не стал, отложил задачу на будущее, пообещав, что в результате дальнейших исследований сложного процесса эволюции «много света будет пролито на происхождение человека и на его историю...»; Одна фраза - вот и все, что он счел возможным сказать.
Тут, пожалуй, самое подходящее место еще раз напомнить, подчеркнуть: ошибочно думать и говорить, будто главной научной заслугой Дарвина является доказательство того, что человек произошел от обезьяны. Теория о происхождении человека от общего с обезьяной предка - лишь частный случай, одно из многочисленных следствий, неизбежно вытекающих из его учения. Кроме того, эта мысль высказывалась другими учеными и раньше, до него.
Не совсем правильно, мы убедились, и считать главной заслугой Дарвина доказательство существования эволюции всего растительного и животного мира. И в этом у него было немало замечательных предшественников.
Подлинное величие Дарвина и суть его учения в другом. Он открыл источник, движущую силу эволюции. Впервые наглядно показал и доказал неопровержимо, что любая, самая совершенная целесообразность в строении всех живых организмов способна возникать без всякого вмешательства каких-либо таинственных «высших сил» или разума, просто под действием естественных законов - и тем самым изгнал из природы бога и любые Другие идеалистические, мистические «силы». И сделал он это в своей книге мастерски, с покоряющей убедительностью, так что ее станут называть «антибиблией». А сам Дарвин, подшучивая над злобной яростью, какую она вызовет у церковников, назовет однажды свой гениальный труд «евангельем сатаны», - чем приведет их в полное неистовство.
Дарвин огорчался, что ему трудно ясно и сжато выражать свои мысли: «По-видимому, моему уму присуща какая-то роковая особенность, заставляющая меня излагать первоначально мои утверждения и предположения в ошибочной и невразумительной форме...»
Он блестяще преодолел эти недостатки изумительным трудолюбием, усердием и тщательностью неторопливого обдумывания и отделки написанного.
В книге продумана каждая строка. Чтобы сразу убедить читателей в своей правоте, он начинает с главной трудности, мешавшей многим ученым разобраться в сложном процессе естественного отбора. Как разновидности становятся видами? Почему обычно в природе нет никаких переходов между различными видами? Куда они деваются? Создается впечатление, будто виды возникали уже готовыми, - разве это не пример божественного творения?
Дарвин много размышлял над этой проблемой, изучал изменения в окраске бабочек под влиянием перемен в среде их обитания. Теперь он привел и другие впечатляющие примеры того, как возникают новые виды.
Дарвин напоминает, что при внимательном изучении можно найти в природе и прямые доказательства постепенного перехода от простых органов и реакций к более сложным, лучше приспособленным к меняющимся природным условиям. Скажем, белка-летяга, считает он, явно переходная, промежуточная форма от белок к летучим мышам.
Подобные примеры можно обнаружить даже в поведении животных и птиц. Почему у наших европейских кукушек возник инстинкт подбрасывать свои яйца в чужие гнезда? Дарвин на множестве примеров показывает, что причина тому - естественный отбор оказавшихся полезными для процветания данного вида изменений в поведении многих поколений кукушек.
Кукушки любой разновидности (а их множество!), оказывается, откладывают не все яйца сразу, а с перерывами. Американские кукушки в отличие от европейских родственниц сами вьют гнезда, а не пользуются чужими- Но у них в гнезде можно найти и птенцов разных возрастов, и еще недосиженные яйца в одно время. Вероятно, чтобы как-то навести порядок в таком хаосе, некоторые, наиболее находчивые, кукушки и в Америке время от времени подкладывают свои яйца в чужие гнезда, чтобы без помех заниматься уже подрастающими, ранее высиженными птенцами. У австралийских кукушек, оказывается, подобное поведение уже стало привычным: они все откладывают в чужие гнезда одно-два яйца, а остальные высиживают сами. А у кукушек европейских этот длительный процесс приспособления, выгодного для выживания вида, дошел уже, можно сказать, до совершенства. Они все яйца подбрасывают в чужие гнезда, не тратя времени и сил на выведение потомства.
Причем яйца по своей расцветке всегда бывают разные - поразительно похожие на те, к каким их подкладывают кукушки в различных странах! В Финляндии они голубые, как у горихвосток и лугового чакана, в чьи гнезда их здесь обычно подбрасывают кукушки. А в Венгрии, где подброшенных кукушат чаще всего воспитывают дроздовые камышовки, яйца зеленоватые, да еще с коричневыми и черными крапинками, точь-в-точь как у этих птиц! Яйца кукушек такого же размера, как и в гнездах тех птиц, куда их подбрасывают мамаши. Но вылупляющиеся из них кукушонки гораздо сильнее и крепче названых сестер и братцев, перехватывают у них лучшую пищу, быстрее растут.
И все эти кажущиеся чудесными приспособления за долгие века создал естественный отбор, проходивший по разному в различных странах.
Но все же природа редко дает непосредственно наблюдать, как она создает новые виды. Слишком длительный это процесс. Подавляющее большинство промер, точных форм быстро вымирает. Они немногочисленно хуже приспособлены к изменившимся условиям, а в то же время больше соперничают друг с другом.
И селекционеры ценят крайние, оригинальные формы, больше отличающиеся от других. Именно их они оставляют для выведения новых пород, а промежуточные формы выбраковывают.
В природе же это делает естественный отбор. Бывают разновидности, больше всего отличающиеся друг от друга не столько по внешнему виду, сколько по способам добывания пищи. Они не соперничают друг с другом и спокойно могут прокормиться рядом, на одной и той же территории, как, например, дарвиновы вьюрки. Дарвин назовет это «принципом расхождения признаков вымирания промежуточных форм».
Разновидность - это зарождающийся новый вид, а вид - это разновидность, ставшая уже достаточно определенной, резко выраженной, бросающейся в глаза, - к таким выводам пришел Дарвин. А о том, почему палеонтологи находят, в земле сравнительно мало останков вымерших переходных форм, он писал: «...я считаю геологическую летопись за историю мира, веденную непостоянно и написанную на изменчивом наречии. Из этой истории нам доступен лишь последний том, относящийся к двум-трем странам. Из этого тома лишь там и сям сохранилась краткая глава, и от каждой страницы лишь несколько бессвязных строк...».
Так впервые были даны ясные и убедительные ответы на все загадки, не дававшие правильно разобраться в сложнейшем процессе эволюции живого мира. В разрешении их блистательно проявилась гениальность Дарвина. Изменчивость видов наглядно и ощутимо проявляется ведь лишь тогда, когда нарушается яо каким-либо причинам удивительная гармония приспособленности животных и растений к своей среде обитания. Надо было подметить и объяснить эти исключения из гармоничной приспособленности. Учение Дарвина представляет собой, пожалуй, единственный во всей истории науки пример фундаментальной теории, построенной на примерах, многие из которых являются скорее «исключениями из правила», чем его подтверждением! Для этого потребовался совершенно особый, независимый и оригинальный склад ума. (Сам Дарвин скромно назовет его просто «порядочной долей изобретательности и здравого смысла»...)
Но страстная честность не позволяла ему скрыть, как далеки еще эти проблемы до полного