У выхода на летное поле их ждали Кристина и Оскар.
— Я вижу, все в порядке. — Она показала на коробку и расцеловалась с Мадлен. — Рада, очень рада! А теперь, пожалуйста, в самолет. Ждут только вас.
Роже попрощался с Кристиной, она не захотела шлепать по мокрому бетонному полю к самолету, распластавшемуся метрах в пятидесяти.
— Вы приедете на гонку следующего года, Роже? — спросила Кристина, позволив задержать свою руку в руке Роже.
— До следующего года еще надо дожить, — неопределенно ответил ой.
— Будем надеяться. Отец непременно решил пригласить вас на гонку следующего года. И вас, Оскар. И вас, Мадлен. Все было так мило.
Расстояние до самолета пробежали, согнувшись под дождем, и в салон влетели мокрые насквозь.
Самолет покидал Канаду с внутреннего аэродрома, и никаких формальностей — ни таможенных, ни паспортных — не требовалось. В Квебеке Вашон сам был и таможенником, и паспортным начальником. Команду самолета вообще не волновало, кто летит и зачем. Они знали маршрут и не вмешивались в остальное.
Сказать «самолет полон» — значило не сказать ничего. Самолет был набит. Роже и Мадлен, перешагивая через сумки, ящики, велосипедные колеса, наваленные где попало и как попало, — в чартерных рейсах, да еще таких дешевых, стюардессы не предусмотрены — с трудом пробились в нос машины, откуда Эдмонд махал рукой, приглашая к себе. Оскар, пробиравшийся сзади, пояснял:
— Терпеть не мог чартерных рейсов. Тут не зевай, иначе на хвосте в авоське висеть придется. На своих мы заранее места заняли.
Стоял невероятный гвалт. Кроме гонщиков, менеджеров, массажистов и механиков здесь находились совершенно непонятные люди, ни по возрасту, ни по виду не имевшие никакого отношения к гонке.
— На дармовщинку летят до Европы... — махнул рукой Оскар.
Пока они устраивались, пока рассовывали свои вещи, не заметили, как машина оторвалась от земли. Когда Роже выглянул в иллюминатор, за стеклом плыли редкие облака, а под крылом самолета, сверкала жирная лента реки Святого Лаврентия. Роже по-старчески облегченно вздохнул, словно только сейчас завершил непосильное, не по годам дело.
«А кто знает, что по годам? Гонщику столько лет, на сколько он себя чувствует. Я встречал профессионалов, которые слишком рано становились слишком старыми. Бедвелу говорили, что он очень стар для профессионала уже в двадцать семь. Тейлору было тридцать, и специалисты считали, что у Тома еще достаточно времени, чтобы совершить невероятное. Пит ван Кемпен, этот старый король шестидневок, стал профессиональным гонщиком в пятнадцать лет и выступал до пятидесяти одного. Попытался вернуться на трек в пятьдесят семь... Правда, неудачно».
Роже старался не обращать внимания на бедлам, который продолжал царить в самолете и после взлета.
Самолет несколько раз встряхивало, когда он пробивал очередное грозовое облако. Потом машина плавно повисла в воздухе. Роже осмотрелся. Самолет ДС-7, четырехмоторный, довольно подержанный, — никто не пустит в удешевленный рейс хорошую машину. Каковы деньги, таков и транспорт: кресла обшарпаны, отделка салона местами напоминала внутренность брошенного лимузина. Моторы, правда, пели ровно, и это успокаивало. Роже с грустью смотрел на шумевших парней.
«Что-то ждет их в Европе? После того как распадутся команды, многие останутся на улице. Пока они гонялись на берегах Святого Лаврентия, сформированы новые эскадроны. Парням придется кормиться на индивидуальных гонках, подвизаясь на мелких договорах с торговыми фирмами... Да, я пережил слишком многое из того, что им еще придется пережить...»
Роже взглянул на Мадлен. Жена сидела, прикрыв глаза. На противоположной стороне салона, уставившись в иллюминатор и как бы отгородившись от них грузной спиной, застыл Жаки.
«Наша память подобна ребенку, бегающему по морскому берегу. Никогда не можешь сказать заранее, что он подберет — пустую ракушку или драгоценный камень. Вот ты, — думал Роже, глядя на бельгийца, нацепившего ковбойскую, с загнутыми кверху широкими полями белую шляпу, — ведь ты наверняка максималист — хочешь покорить весь мир! Не ведаешь, что тебе, возможно, не суждено сделать и миллионной доли задуманного. Когда-то я тоже говорил себе: или я пройду гонку лидером, или не пройду ее вовсе! Потом стал скромнее... Когда это произошло? Да, после нелепого падения на ступеньках своего дома. Поскользнулся, как старая бабка, и повредил два позвонка. Падение вышибло из седла на весь следующий сезон. Лег на операцию, имевшую лишь полшанса на успех. После короткого отдыха я преподнес всем подарочек — в первой же северной гонке ушел от «поезда» и выиграл на финише пять минут. — Даже сейчас, спустя столько лет и вспомнив об этом случайно, Роже не мог удержаться от улыбки. — Странно, но с годами начинаешь понимать: мы любим наших соседей, если любим себя, ненавидим других, если ненавидим себя, поддерживаем других, если хотим поддержать себя, забываем о других, если плохо помним себя».
В салоне старой машины сиденья стояли просторно, и Роже спокойно устроил свои длинные ноги. Крутая спинка, правда, не откидывалась, и скоро заныла поврежденная рука. Роже скосил глаза в иллюминатор. За стеклом, насколько было видно в предвечернем розовом свете, лежал шоколадный океан — далекий, спокойный и загадочный. Мадлен, Оскар, Жаки — все спали в самых живописных позах, словно это был не трансатлантический рейс, а обыкновенный паром где-нибудь в Па-де-Кале.
Роже встал между кресел, чтобы размять ноги. На коленях Эдмонда увидел газету, скрученную от безделья в жгут. Развернул номер. Лениво пробежал глазами раздел политических новостей, хронику и спортивные страницы. Только одна заметка остановила его внимание:
«...Когда принцесса Паола и принц Альберт покинули после выступления гонщиков брюссельский «Спортпалас», последний раз погасли огни: трек, существовавший долгие годы и называвшийся лучшим в Европе, перестал существовать. Сейчас бульдозеры растаскивают остатки здания...»
Роже, читая, пропустил несколько абзацев.
«Причина закрытия в том, что налоги стали слишком высоки, а «звезды» вроде Роже Дюваллона запрашивают непомерные гонорары. Так, за одну из шестидневок Крокодил получил полторы тысячи фунтов стерлингов. Футбол и телевидение окончательно доконали «Спортпалас»!!!»
Самолет просыпался неохотно, будто жил только сновидениями, а действительность не интересовала и даже пугала его обитателей. Оскар, сусликом спавший рядом, долго ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, но, видно так и не устроившись, решил проснуться. Первое, что он сказал:
— Батюшки! Красота-то какая!..
Малиновый горизонт поражал бесконечностью и щедростью тонов. В фейерверке перваншевых красок таяла граница земли и неба.
— Никогда не видел такого фантастического света! — восхищенно произнес Оскар.
Но, как человек деловой, быстро забыл о красоте и занялся будничными делами. Он достал большой блокнот, испещренный мелкими, бегущими вкривь и вкось записями, и принялся составлять отчет.
— Каковы ближайшие планы, Оскар? — спросил Роже.
— Расскажу боссам, как вы славно воевали. Сдам финансовый отчет. Выступлю по телевидению. Потом слетаю к себе в Цюрих и пару дней займусь делами. Потом поеду на «Тур Испании». В каком качестве — еще не знаю. Возможно, туристом, — больно уж надоело вас всех ублажать!
— Не говори «вас», потому что я точно не поеду в Испанию. И вообще, Оскар, я довольно здорово устал.
— Естественно. Тебе надо отдохнуть, еще нагоняешься...
— Ну в это ты и сам не веришь. Скорее я уже отгонялся. Даже когда пытаюсь думать как молодой гонщик, мне не удается опуститься моложе тридцати...
— Опять начинаешь кукситься? Ты победитель! Что же делать салажатам, которые не пришли и в первой полусотне?
