Потом звонили еще десятки людей. В основном журналисты, приятели. Поздравляли с отличной работой. Неожиданно в трубке послышался голос Лоореса:
— Добрый вечер, Дональд. Не без интереса прочитал сегодня в «Гардиан» вашу статью. Написана блестяще, но с каким-то чувством озлобления.
Мне о вас много рассказывал Мейсл, и в последнее время — Барбара. Я хотел бы с вами встретиться, Дональд, и поговорить о футбольных делах. Я буду в Манчестере послезавтра. Если не возражаете, мы где-нибудь вместе пообедаем.
— С удовольствием, мистер Лоорес, если буду свободен. Давайте созвонимся, скажем, после полудня, я постараюсь быть у себя.
— Отлично.
И прежде чем он успел что-нибудь сказать, Лоорес повесил трубку.
Дональд уже слышал об экстравагантности Лоореса в делах. Мейсл однажды рассказывал, как Лоорес покупал ипподром. Он позвонил владельцу из Ливерпуля.
— Вы меня не знаете, но я хотел бы купить ваш ипподром. Сколько вы за него хотите?
Когда тот назвал цифру, Лоорес сказал:
— Это несколько больше, чем я предполагал, но, думаю, мы договоримся. Пришлите вашего юриста ко мне в контору в понедельник утром по адресу...
Весь разговор занял три минуты. Ипподром стоил три миллиона фунтов стерлингов.
«Лоорес. Но что нужно Лооресу в этом деле с процессом?»
К концу дня Дональд позвонил Стену Мильбену. Тот тоже читал статью.
— Как я понял, Дон, бой начался. Могу тебе дать один совет. Завтра дело передается в верховный суд. Если удастся воздействовать на общественное мнение до начала заседания верховного суда, то на предварительном разбирательстве все может и закончиться. Было бы неплохо пригласить людей, которые повлияли бы на заседателей. Лучше всего — выступление пострадавших в самой катастрофе и родственников погибших. Жена Дункана, по-моему, твоя близкая приятельница? Ее выступление, естественно, правильно подготовленное, очень важно.
Давая тебе все эти советы сегодня, я совершаю служебное преступление, но с завтрашнего дня я с удовольствием и с чистой совестью присоединяюсь к твоей мужественной потасовке.
Слово «потасовка» резануло ухо Дональда, но он ничего не сказал. Поддержка каждого человека ему была сейчас так дорога, что он решил не придираться к слову.
Прикинув, что на сегодня хватит всяких переговоров, он отключил телефон и сел за письменный стол. Надо было работать над статьей для «Обсервер». Дональд долго не мог решить для себя, как писать, как объяснить всем, что справедлива только одна, его точка зрения, как объяснить людям, что они не имеют права во имя самого спорта смотреть сквозь пальцы на чудовищный процесс.
«Пожалуй, это должен быть рассказ о ребятах, об их гибели, о возрождении команды, о том, что творилось в душах людей после мюнхенской катастрофы».
Он порылся в справочной книге и нашел адрес матери погибшего Джорджа Эвардса.
«Завтра, и обязательно завтра, надо сходить к его матери. Вот с рассказа об этом посещении и начать статью. Да, да, только с этого и начать».
31
Адрес Эвардсов оказался ошибочным. Собственно говоря, он был правильным, только пятикомнатный дом с террасой, который раньше снимали Эвардсы, был занят другой семьей. Молодая женщина, открывшая дверь, сказала, что ей неизвестно, куда переехали прежние хозяева.
Предъявив журналистскую пресс-карту, Роуз прошел в справочный отдел городской полиций и через час с лишним отправился по новому адресу.
Мэдж Эвардс жила по ту сторону канала, за огромными пакгаузами, где начинался фабричный район.
Дональд долго петлял по тесным, грязным улицам, среди почерневших домов, на стенах которых дети рисовали палкой смешных чертиков, проскребывая до красного кирпича сантиметровый слой сажи.
Это был двухэтажный восьмиквартирный дом для людей со средним, с точки зрения здешних обитателей, достатком.
Над звонком висела криво прикрепленная медная дощечка «Джордж Эвардс». Дональд отлично помнил, что она была на двери того, прежнего дома Эвардсов.
Но почему она здесь сейчас?
Дональд долго звонил у двери, но никто не открывал. Наконец распахнулась соседняя дверь, и вышедшая с ребенком на руках женщина сказала:
— Вам нужна миссис Эвардс? Ее нет сейчас дома. Она гуляет. Если хотите, пройдите в садик возле церкви. Она обычно сидит в это время там. Или подождите у меня.
Она хлопнула по голове мальчонку, выглядывавшего из-за материнской юбки. За спиной у нее слышались еще два детских голоса.
— Нет, спасибо, — поблагодарил Дональд. — Я подожду лучше внизу, в машине.
— А вы знаете Мэдж в лицо?
— Да, конечно.
Он сел за руль, но решил никуда не трогаться.
Прямо перед ним в переулке ватага мальчишек играла в футбол под сенью знака, запрещающего движение. Ворота были сделаны из обломков тротуарного покрытия, блинами положенных друг на друга. На стене нетвердая детская рука вывела «Э» и «Р» — «Элертон» и «Рейнджерс». И цифры. Под буквой «Р» стояла двухзначная цифра.
«Славный «Рейнджерс»! Он и тут впереди! Неувядающа твоя слава!» — с сарказмом подумал Роуз.
Он принялся следить за мальчишками. Играли они молча, зло, без присущего детским диким командам веселого гвалта. После очередного гола, забитого в те или другие ворота, одна из двух девчонок с огромными кудлатыми прическами вставала и писала новую цифру счета.
Курчавый мальчишка, ниже всех ростом, был самым активным, и на глазах Дональда забил подряд три мяча. После каждого гола он, не глядя на ворота, шел и, воинственно уперев руки в бока, ставил ногу на мяч и терпеливо ждал, когда закончат пререкаться соперники.
Мальчишка чем-то напоминал Эвардса. Только Джордж был почти вдвое выше этого мальчугана. Метр девяносто сантиметров для края считалось многоватым, и рост Эвардса служил объектом насмешек приятелей.
У Джорджа была феноменальная футбольная память. Он мог сказать, что хорошего и что плохого показал в игре два года назад любой из его партнеров. Он не прощал неудач. Если кто-то запорол хотя бы пару комбинаций, Джордж ворчал до следующей игры.
Марфи пришлось немало помучиться с Джорджем. И одно время он даже хотел с ним расстаться: Эвардс играл грязно. Это стало его привычкой, укрепившейся еще в «Вулверхемптоне», откуда он пришел к Марфи. «Волки» играли столь грубо, что их критиковали все, в том числе и Дональд.
Роуз имел с Джорджем несколько крупных разговоров на эту тему. Он пытался убедить Джорджа одуматься, взять себя в руки, тем более что резкость была ему совершенно не нужна — он прекрасно работал и без грубых приемов. А Дональду было неудобно ругать «волков», когда свой игрок ведет себя ничуть не лучше.
Да, характер Эвардса был не из легких. Этот парень с развязной походкой и спокойными, чистыми глазами страстно любил выступать в раздевалке с неофициальными речами по разным поводам. Особенно когда дело касалось защиты товарища по команде от нападок администрации. Он был самым буйным во время коротких конфликтов, которые нет-нет да и возникают в раздевалке даже самой дружной команды.
Джордж был первым игроком в клубе, который назвал Марфи в глаза «боссом», хотя знал, что тот органически не переваривает подобных выражений. У Джорджа не было, как у большинства молодых
