— Вернулась же.
— Я из больницы сбежал. Думал, похожу по городу, вспомню, может, чего. Оказывается, в другой город меня занесло, за двести кэмэ. Вот и не узнал. Четыре года ходил, как человек Никто. Со справкой. И покатилось все под откос. Страна развалилась. Теперь мои бывшие в другом государстве.
— Писать надо было.
— Кому, мил-человек? Я за эти годы так изменился, родная мать не узнает от такой жизни. Ты думаешь, мне лет семьдесят? А я моложе тебя.
— М-да… Что ж с собакой делать? Ума не приложу.
Евсея не удивила странная реакция подполковника на рассказ. Он уже привык к тому, что люди стали черствее, а к таким, как он, и вовсе.
Впервые из головной мешанины Владимир Евсеевич вычленил для себя собственную историю. Да как ловко вычленил!..
— Пес-то хоть ничего?
— Характер, я тебе скажу, ещё тот.
— Да слыхал я, как вы на прогулке лаетесь.
— Веришь — нет, я ж офицеров гнул-ломал-воспитывал, а этот ну никак. Неподдающийся.
— Характер. Ты походи.
— Похожу. Как тут выбираться?
— В соседнем отсеке лестницу приспособили, но осторожней, не закреплена.
Подполковник пошел, куда указали. Он тоже мог кое-что порассказать, но делиться с бомжом, даже такой удивительной судьбы, не хотел. В их военной среде не положено сопли распускать.
Глава 11
До Всероссийского выставочного центра Евсей добрался на автобусе. Из всех видов муниципального транспорта он больше всего любил ездить на автобусе. Почему так, и сам не знал, но однажды, задумавшись над этим вопросом, не нашел на него точного ответа. Эта любовь подсознательна, но связать её с прошлой жизнью не представлялось возможным по причине отсутствия тогда автобусов. Метро вроде бы быстрее, комфортабельнее, температура более-менее постоянная, а все равно выбирал автобус, будь то лютые морозы или невыносимый зной. Вероятно, будучи человеком вольным, он и транспорт любил тот, который имел возможность быть самостоятельным и не бегать, как собачка, на поводке. Правда, многие не разделяли его точку зрения. Евсей же говорил, что дышать чужими миазмами не согласен, хотя от самого порядком пованивало, особенно зимой, когда не было под боком ни речки, чтобы постирушку устроить, ни теплого подвала с краном. Ну а в последнее время, с появлением на улицах города мерседесовских автобусов, и говорить не о чем.
Именно в таком автобусе подкатил к главному входу Евсей. Миновав шеренгу молодых и не очень молодых торгующих всякой всячиной женщин, он направился по аллее к центральному павильону, за которым находилась первая точка постоянного маршрута. Денек не сулил большого сбора из-за погоды, но пройти дистанцию надо.
— Гамарджоба, — поприветствовал Евсей уже немолодого кавказца, торгующего шашлыком и напитками. — Как дела, Гиви?
— Сам видишь, дорогой, какой день, такие и дела. Возьми вон там, за палаткой, пяток белых со вчерашнего вечера валяется, — ответил Гиви, сразу введя добытчика в размышления.
Сбор бутылок напоминал сбор грибов. Нужно сразу правильно решить, что брать, а что не брать, чтобы выйти из леса с полной корзиной тех грибов, которые лучше. Неправильный же выбор грозит окончанием сбора или с полупустой корзиной, или полной, но не тех. Так и здесь, потому что темные бутылки это все равно что боровики, а светлые — сыроежки. Важна конфигурация. Сегодня, как подсказывал опыт, нужно было брать все, и первые четыре бутылки легли на дно его сумки. Эта сумка, служившая уже около полугода, досталась почти новой, когда её ручки и один бок не вынесли перегрузок на маршруте Москва — Пекин — Москва. Попав во вторые, умелые руки Евсея, давшие ей новую жизнь, она исправно несла службу на внутренних линиях. Пришедшие в негодность ручки были заменены на более крепкие, и аккуратно установлена пара заплаток. Перезимовав вместе с новым хозяином она из бело- красно-синей с бело-голубыми заплатками превратилась в коричнево-серую без заплаток с почти черными ручками из когда-то белой толстой капроновой веревки. Пройдя мимо неработающего фонтана, символизирующего нерушимую в прошлом дружбу народов, он оказался в павильоне атомной энергии. Это была вторая точка маршрута. Здесь ещё пару лет назад настырные китайцы выведывали «секреты наших атомных технологий» с помощью разложенного на прилавках дешевого ширпотреба. Тогда кругом вас окружали их постоянно улыбающиеся лица, переговаривающиеся между собой на одном им понятном языке, а воздух был наполнен запахом чеснока, уксуса и других неотъемлемых составляющих китайской кухни. Сейчас, когда, вероятно, все «атомные секреты» были выведаны, китайцев почти не видно и воздух ароматизирован по-новому. Отсутствие объяснялось также и тем, что они выведали ещё и секреты у коллег из Закавказья. Издавна славившиеся своим трудолюбием, китайцы быстро научились ловить кайф от работы на них уроженок славянских стран СНГ. Это удовольствие усиливалось сознанием того, что платили они за работу гроши.
— Чурка косоглазая, — пробормотал Евсей, встретившись с одним представителем древнего народа.
Он в каждое из посещений отмечал эти перемены, и у него возникало чувство обиды за своих славянских сестер и неприязни к их работодателям, кстати, это же чувство преследовало его и на рынках.
Вторая точка заметно не улучшила дела, так как славянские продавцы за свои места держались крепко и пили в основном пепси. Пошел было к третьей, но остановили.
Примерно одного возраста и телосложения, они были помоложе и помельче Евсея. Светлые, почти одинаковой длины свалявшиеся волосы покрывали вязаные шапочки. Одежда состояла из курток похожего покроя и джинсов. Обувь разная — на одном высокие зимние сапоги, на другом — «луноходы», а вот лица одинаковые. Нет, они не были близнецами, но многочисленные свежие ссадины и синяки сделали свое дело.
— Вот такие дела, старик, — вместо приветствия сказал тот, который в сапогах, и замолчал, понимая, что сказанного достаточно.
Собственно, могли бы и вообще ничего не говорить, общаться жестами, ибо перед ним стояли двое из дворовой команды. Гашек — названный так за свою патологическую любовь к чешскому пиву — и Фишер — равнодушный к пиву, но большой любитель поиграть в шашки.
— Выручай, Евсей, с утра не жрамши, — подсказал основную причину встречи другой, что был в «луноходах» и любил пиво.
Выбитый зуб и перекошенная фигура говорили о том, что ему повезло куда меньше товарища.
— Ждите вон на той лавке, — указал Евсей место встречи, — я через десять минут буду.
Отсутствовал раза в два дольше. Ничего не поделаешь, придется менять, подумал он о стольнике адвоката. Зато сейчас, когда они, распив принесенную чекушку, потягивали из бутылок чешское пиво и не спеша жевали колбасу с белым хлебом, жизнь начинала менять свои краски. Евсей, искренне благодарный адвокату за стольник, с радостью смотрел на медленно приходящих в себя ребят и слушал.
Причиной многих бед, как известно, являются женщины. Так было и в этот раз. Еленка зимовала вместе с Гашеком и Фишером на чердаке в адвокатском доме. Все — уроженцы древнего Мурома, они дружно жили в тепле и уюте, подобрав ключи от замка чердачной двери. Аленка, как звал Еленку Гашек, оказалась прекрасной хозяйкой. На пятачке образовались гостиная: коробка из-под телевизора заменяла стол, — кухня, где шумел «Шмель», и спальня. В последнюю ещё осень перетащили списанные из детского сада матрасики, из которых соорудили хорошую кровать. Потом играли в шашки, а ещё позже кто-то из мужчин набрал из пожарного крана воды, и пили чай с конфетами и пряниками. Два лежбища: одно, пошире, — для мужчин, другое, поуже, — для женщины. Это уже потом, в ходе зимовки, на широком ложе
