Что ж ты творишь, Николай? Зачем обидели женщину? Я знаю, это не Вы лично, но все это Бокоруки.
Разве не видишь, они уже везде. Среди нас. Спасай свою душу, Коля.
Иванов и пацан вошли в квартиру. — Виолетта!..
Жены не было. Оно и к лучшему. Правда, он так и не научил её оставлять хотя бы записку — это плохо. Хорошо, что Николай врезал замок в маленькую комнату. Сделано было ради безопасности: если приходили люди. Зверя запирали.
Теперь можно было воспользоваться нововведением.
Они прошли в комнату, и Иванов закрыл дверь. Малыш не обратил на это никакого внимания, весь поглощенный разглядыванием картинок на стене; Иванов вырезал из солидных спортивных журналов по бодибилдингу мужские торсы, и теперь уродливые аполлоны занимали полстены. Вторая половина была отдана собакам. В большинстве своем на картинках фигурировали бойцовские и охранные породы, несколько служебных.
— Нравится?
— Очень.
Ему действительно нравилось здесь все. И картинки, и белая гроздь кораллов, и африканская маска на ковре, но больше всего живой Зверь. Но, зная взрослых, дабы игрушку не отняли, пацан проявлял наибольший интерес по нисходящей. Потому потрогал коралл, а затем подошел к маске.
— Настоящие?
Иванов кивнул.
— Сам нырял?
Иванов снова кивнул.
— А это мне подарили в одном африканском племени, — кивнул он на маску. — Вырастешь — учись, становись профессионалом. Профессионалы везде нужны, — сказал он правильные слова.
Врет, подумал Малыш, кораллов сейчас в магазине навалом, а маска гипсовая, ещё и лакировка халтурная.
— А хочешь такого щенка иметь? — Иванов кивнул на Зверя.
— Не врешь, дядя?
Николая покоробило такое обращение, однако сдержался.
— Тебе, видимо, много обещали, но слово не держали. Я не из таких… А вообще кем хочешь быть?
— Не космонавтом точно.
— Это почему же?
— На земле дел много.
— Хотел бы быть таким? — Иванов кивнул на тот участок стены, где располагались культуристы.
— Ничего не выйдет, у меня конструкция другая и рост…
— Не конструкция, а конституция. Давай-ка раздевайся, поглядим на твою «конструкцию». У меня друг — тренер в клубе.
С этого бы и начинал, подумал Малыш.
— Триста и вперед, — сказал он.
— Чего… триста? — не понял Иванов.
— Или плеер, — поменял цену пацан, расстегнул две верхние пуговицы, обнажив цыплячью шею. — За проститутов хмыри больше берут. Я по-соседски.
Иванов окончательно растерялся. С одной стороны, это хорошо, что мальчик оказался с душком, опытный, с другой — разнесет, такого не запугаешь. Видно, нынешняя улица дает законченное воспитание.
Тупиковую ситуацию разрешил настойчивый звонок в дверь. Можно было не открывать, но тогда времени на решение вопроса «триста или плеер» не оставалось. Николай сделал знак Малышу держать язык за зубами и вышел в коридор.
На пороге стояла знакомая хозяйка эрделя в слезах.
— Ну что же это делается… Совсем невозможно на станцию сходить. Опять этот кобель левую заднюю порвал. Только заживать стало… Вы же говорили. Взносы собрали.
— Успокойтесь. Я сейчас.
Это было совсем ни к чему. Сначала продавщица, потом эта истеричка Ольга Максимовна, за ней Бубнов. Так может все рухнуть не начавшись.
Иванов позвал Зверя и пристегнул поводок.
Малыш увязался с ними. Хозяйка эрделя просто не обратила на него внимания — не до того. А Иванову второй свидетель был как раз. Этот случай он уже не упустит ни за что.
Они добрались до госпиталя почти бегом. Если люди слегка запыхались, то Зверь чувствовал себя великолепно. А ещё ему передался общий нервозный настрой. Нервничал хозяин, нервничала и жаждала крови женщина, предвкушал азарт и острые ощущения мальчишка.
— Вон он! — указала женщина. — Гадина! Они почти одновременно увидели кобеля палевого окраса с темными пятнами на лбу и боках, с длинной свалявшейся шерстью на грязном брюхе. Кобель где-то спер мосол и теперь, уединившись от остальной стаи бездомных, в одиночестве наслаждался желтым от старости гигантом с остатками хрящей и жил. Увидев людей и Зверя, бегущих по его территории, напрягся и заворчал. Принцип — кто смел, тот и съел, — неукоснительно соблюдавшийся в братстве госпитальных собак, мог быть нарушен или подтвержден прямо сейчас. Он боялся, но добычу отдавать не хотел. Во- первых, сам чуть не пострадал, когда отбивал кость на ближайшей городской помойке, а значит, на чужой территории, во-вторых, зачем им его еда. Зверь, он вон какой ухоженный, не то что месяц назад, а больше претендентов не видел. Так почему, скажите, ему делиться? Нет. Пес подгреб под себя мосел и оскалился. Похоже, что его предупреждение подействовало. Люди остановились и о чем-то заговорили.
— Ну что же вы? Вот. Это он. Я точно знаю. И морда его, и цвет… Гадина, — выкрикнула хозяйка эрделя.
Иванов отстегнул поводок:
— Ну, Зверь, взять его! Фас!
Палевый сделал ошибку. Ему бы бежать, поджав хвост. Мудрствования в такие минуты ещё никому не приносили удачи, а он, помня поведение бывшего собрата совсем недавно, вдруг выгнулся над мослом и яростно залаял на человека.
«Чего ты лезешь, мы сами со Зверем разберемся, бабу ещё визгливую притащили с собой… Зачем?» — думал палевый, заходясь в лае. Он даже привстал над добычей.
И напрасно.
Зверь воспринял движение как угрозу хозяину.
Мощно оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, он бросил свое тело вверх и вперед, одним прыжком покрыв расстояние до палевого, и сомкнул чемоданоподобную пасть на загривке. Сдавил сразу и без размышлений. Шейные позвонки хрустнули, как капустная кочерыжка, и рот начал наполняться сладкой, теплой кровью.
Палевый не успел даже испугаться.
