В этот день, также не принесший никаких открытий, мы остановились на ночлег раньше обычного, когда солнце стояло еще довольно высоко. Причина была довольно прозаической, но совершенно неотложной: все мы порядком пообросли, скитаясь по пустыне, и нельзя было дольше откладывать генеральную стрижку. До ближайшего парикмахера — километров триста, но мы захватили с собой машинку и теперь решили заняться самообслуживанием.
Особого парикмахерского опыта ни у кого из нас не было, так что «сеанс всеобщей взаимной стрижки», как окрестил его Женя, протекал весьма забавно, конечно, для зрителей. Но как только один из зрителей становился очередной жертвой, улыбка на его устах быстро застывала и сменялась весьма недвусмысленной гримасой боли. Но остальных это только еще больше веселило.
Мы все увлеклись этим зрелищем, и я — как раз внутренне сосредоточившийся, готовясь перейти из рядов зрителей на пыточное место очередной жертвы, — не сразу заметил, что наш проводник подает мне какие-то знаки, поднимаясь на цыпочки за спинами веселящихся зевак. Я протолкался к нему.
— Следует ждать гостей, йа устаз,[4] — тихо проговорил он.
— Откуда?
— Там идет машина, очень быстро идет. — Азиз ткнул пальцем куда-то на юго-восток.
Мы отошли с ним в сторонку, и я начал всматриваться в даль, но ничего не увидел и вопросительно посмотрел на него.
— Идет машина, такая же маленькая, как наши, — повторил он. — Скоро будет здесь.
Кто бы мог ехать оттуда, из самой глубины этих пустынных и диких предгорий? Никакой дороги к берегам Красного моря, насколько мне известно, тут не проходило. Но я привык доверять поразительной остроте зрения нашего Азиза.
Пришлось ускоренно сворачивать стрижку. Скоро послышалось негромкое урчание мотора.
К нашему лагерю лихо подскочил совершенно седой от пыли «додж» с поднятым рваным тентом и резко затормозил. Внутри него кто-то явственно выругался по-английски, потом дверца открылась и перед нами предстал Лесли Вудсток, потирая ушибленный лоб. В руке он держал пробковый тропический шлем и тут же приветственно замахал им.
Меня он даже обнял и несколько раз похлопал по спине, как старого знакомого, — при этом по густому запаху я понял, что выпил он сегодня уже достаточно и никаких бутылок показывать ему за ужином больше не следует.
— Хотя вы и удалились в пустыню, мы всетаки разыскали вас, — игриво сказал Вудсток, почему-то грозя мне пальцем. — Мир тесен, дорогой коллега, мир тесен!
— Вы это так говорите, словно мы прятались от вас, — засмеялся я. — Но ведь вы отлично знали, что мы собирались свернуть раскопки в поселке и отправиться на разведку. Так что найти нас было легко, если у вас возникло такое желание.
— О, не подумайте, пожалуйста, что мы зачем-то преследуем вас в этой паршивой пустыне, — перебил он меня. — У нас тоже небольшая разведка…
— Но, кажется, вы продвинулись дальше нас. Вы уже возвращаетесь?
Наверное, сразу задавать такие назойливые вопросы было не очень вежливо, но я не мог удержаться. При виде этого человека во мне опять всколыхнулась какая-то безотчетная тревога. И мне очень хотелось узнать, что же они искали там, в горах?
Но он нарочно не спешил ответить, намеренно пропустив мой вопрос мимо ушей. Вудсток отступил в сторону, повернулся — я уже ожидал, что из-за его спины, как и в первый раз, появится долговязая фигура молчаливого Афанасопуло.
Но теперь передо мной предстал маленький и полный человек в пестрой рубашке навыпуск и оранжевых шортах. Круглое добродушное лицо его было покрыто крупными каплями пота.
— Позвольте вам представить еще одного коллегу, — учтиво сказал Вудсток. — Профессор Меро из Музея человека в Париже.
Француз схватил мою руку и долго жал и тряс ее, приговаривая:
— Очень рад… коллега-русский… Прошу извинить, проклятая жара… И проклятая полнота тоже… Что делать, люблю французскую кухню… И восточную тоже…
Он, наконец, отпустил мою руку, выхватил из кармана платок и начал вытирать багровое лицо.
«Везет мне на чудаков!» — подумал я и невольно, видимо, выдал свои мысли, тут же спросив:
— И господин Афанасопуло с вами?
— Нет, папа Афанасопуло не любит экзотических прогулок, — засмеялся Вудсток. — Он остался дома. Это нам, героям и мученикам науки, не сидится на месте. Но он просил меня передать вам тысячу наилучших пожеланий…
Голубые глазки его все время оставались серьезны и даже печальны, и я не понимал толком, издевается ли он надо мной или просто у него такая манера разговаривать.
Решив ни о чем пока больше не спрашивать, я пригласил гостей поужинать с нами, заранее извинившись, что не сможем их как следует угостить.
— У нас все попросту, по-походному. И к тому же, к сожалению, «сухой закон».
— Похвально, похвально! Вы большие пуритане, чем мы, англичане, — проговорил Вудсток и, подмигнув мне, вытащил из кармана плоскую серебряную фляжку. — Вас не буду неволить: понимаю, начальник экспедиции должен подавать пример. Профессор жалуется на почки. Но мне, вечному страннику и мученику науки, надеюсь, можно?
Я пожал плечами и ничего не ответил. Вудсток и не ждал моего разрешения. Усевшись по-восточному на поджатые ноги прямо на песок у брезентовой скатерти, он уже, запрокинув голову, сделал первый солидный глоток из своей фляги. Приходилось, видно, принимать его таким, каким он был.
Он снова почти не закусывал, только прихлебывал из фляжки и пил кофе чашку за чашкой. Профессор Меро съел салат, но от ужина отказался, многозначительно похлопав себя по кругленькому животу. Кажется, настало время перейти к расспросам.
Я начал задавать профессору вопросы, и он отвечал на них очень охотно. Рассказал, что его отряд работает на раскопках возле Акша — это выше по течению, у вторых порогов. Средств им отпущено маловато, так что они объединились в совместную экспедицию с аргентинскими археологами.
— О боже, даже аргентинцы теперь увлеклись египтологией! — насмешливо вставил Вудсток и снова прихлебнул из своей фляжки.
— Главным объектом исследований, — продолжал, покосившись на него, профессор Меро, — служит небольшой храм, построенный Рамзесом Вторым. В нем сохранился любопытный рельеф на стене, изображающий двух пленных африканцев перед фараоном, и надписи — довольно полный знаете ли, перечень племен, покоренных воинами Рамзеса…
— Этот храм, кажется, намечено перенести на новое место? — поинтересовался Павлик.
— Да. Мы как раз готовим соответствующую документацию. Но, боже мой, как это скучно!
— А в пустыне вам что-нибудь интересное посчастливилось найти? — спросил я.
Француз пожал плечами:
— О, это была поездка из чистого любопытства. Мне давно хотелось посмотреть своими глазами те места, где некогда брели караваны с золотом для великого Рамзеса. Ведь здесь пролегала тропа к рудникам, не так ли? И вот благодаря любезности мосье Вудстока я получил такую возможность, — он вежливо наклонил голову в сторону своего спутника, но тут же не без горечи добавил: — Однако мы промчались по пустыне с поистине космической скоростью, я даже не успел заметить никаких древних памятников.
Вудсток засмеялся и спросил меня:
— А вам, надеюсь, повезло больше?
— Кое-что нашли.
Я попросил Павлика принести папку с эстампажами надписей и рисунков, скопированных с останцев. Француз начал их с интересом рассматривать. Вудсток лениво заглядывал через его плечо.
Я подсел к ним поближе и пояснял каждый рисунок. Как вдруг Вудсток негромко спросил меня:
— Ну, а гробницы Хирена вам не удалось отыскать?
Я посмотрел на него и пожал плечами. Но он продолжал испытующе смотреть мне в глаза и чуть насмешливо улыбаться. Под этим взглядом я почувствовал себя неловко: он словно не верил мне и
