– Почему ты так думаешь? Впрочем, ты будешь права, если откажешься выступить…
– Дело не во мне, – уклончиво ответила она. – Лоорес сказал, будто ходят слухи, что тебя могут посадить в тюрьму за вымогательство. Это правда, Дон?
– «Ходят слухи». Ты не первая, кто спрашивает об этом.
– Какие у них есть основания для обвинений?
– А какие есть у тебя основания верить всякой чепухе и спрашивать меня о ней с серьезным видом? – Дональд говорил уверенно, даже тоном своего вопроса стараясь успокоить Барбару.
– Мне не безразлично твое будущее.
– Спасибо. Но тебе нечего волноваться. Ты же знаешь, что я родился «под счастливой звездой». И только с успехом связываю свое будущее.
– Это похоже на юмор приговоренного к казни…
– Ты так думаешь? – Он внимательно посмотрел на Барбару. – Если так, то плохи мои дела.
– Выпьем за твои успехи.
– За наши общие успехи.
Барбара промолчала. Сделав глоток в полрюмки, поставила ее на поднос. Прошлась по комнате, по- утиному раскачиваясь всем телом.
Теперь Дональд наблюдал за Барбарой. Он чувствовал, что в душе ее происходит какая-то внутренняя борьба, которая началась давно. С этими сомнениями она и пришла к нему. Но все не решается заговорить о самом главном.
– Скажи, Дон, – спросила она, стоя у окна. – Если скала должна упасть, зачем сидеть и ждать обвала?
Он подошел к ней и повернул ее за плечи к себе. Лицо ее было залито слезами.
– Ты что, зачем же плакать? Я тебя обидел?
– Я так… Я ничего… Пройдет… Она плакала и глядела мимо него.
– Дон, я очень прошу тебя – будь осторожен! А еще лучше – брось все! Давай завтра же уедем куда- нибудь подальше. Пусть провалятся и этот процесс и этот Манчестер! Неужели мы не найдем кусок земли, на котором будем спокойны хотя бы две послерождественские недели?! Дональд, прошу тебя, давай уедем! Я устала ждать тебя. Мне страшно, понимаешь, страшно… Ты борешься против падающей скалы, и она раздавит тебя. Они – и Мейсл и Лоорес – хитрее тебя. Они всесильны…
«Так вот оно, главное!»
– Ты за этим пришла? Кто наговорил тебе столько разумных вещей? Мейсл? Лоорес? Или Джордж произвел на тебя неотразимое впечатление, и ты думаешь, что этот толстяк, нашпигованный деньгами, действительно сильнее всех? Эх ты… Я надеялся… Думал, хотя бы память о человеке, которого ты любила, заставит тебя помочь мне. Так нет. Ты приходишь и в минуту, когда мне так нужна твоя помощь, поддержка, уговариваешь отступить. Какими же глазами я буду тогда смотреть людям в лицо? Как же оправдаюсь перед своей собственной совестью? Ты…
Он задохнулся, не находя слов. Барбара воспользовалась паузой.
– Ты черствый эгоист. Сумасшедший. Ты готов ради сумасбродной идеи пожертвовать любовью, человеком, которого любишь… Я дура, дура… Сколько же надо меня учить. Что можно ждать от мужчины?… Ну, так вот. Хватит… Или завтра мы уезжаем, или я ухожу совсем! Выбирай.
Она разрыдалась. Дональд погладил ее по волосам и тихо сказал:
– Но это невозможно, Барбара, чтобы я бросил борьбу на полпути.
Он был так потрясен ее ультиматумом, что даже не шелохнулся, когда она подняла голову и медленно пошла к двери.
Он ждал, что она вернется. Хотя бы оглянется.
Она шла тихо, ожидая, что он позовет ее, скажет хоть что-нибудь.
Но оба молчали, словно завороженные тишиной дома. Это была безмолвная борьба характеров. Только когда внизу хлопнула входная дверь, он опомнился, вскочил и сбежал по лестнице вниз. Но ее «моррис» уже поворачивал за угол.
– Барбара! Бар-ба-ра!… – закричал он.
Двое прохожих с удивлением посмотрели на него. Дональд смутился и ушел в дом. Сел в кресло, в котором любила сидеть Барбара. И подавленный, обессиленный происшедшим, он впал в какое-то жуткое забытье…
Странный мир разворачивался перед ним. Словно он знал его раньше и все-таки никогда не видел.
Дональд шел сквозь каменный лес узких и высоких колонн. Потом они превратились в две сплошные белые крепостные стены, сходившиеся где-то вдали, у горизонта. Сначала ему казалось, будто это перспектива. Он шел и шел, упрямо согнувшись и преодолевая какие-то противоборствующие силы, которые бывают только в снах. Но стены сдвигались и сдвигались. И вот почти сомкнулись. А он должен идти вперед. Белые холодные стены стискивают его, готовые вот-вот раздавить. Он судорожно глотает воздух, упирается руками в стены и… раздвигает их.
Перед ним большой зал. Человеческие фигуры, приютившиеся у основания своих гигантских теней, двигающихся по стенам, одеты в судейские мантии. Черные мантии. Белые парики.
Барьер из мореного дуба ограждает загон. Загон с белой овцой. Он смотрит на загнанное животное. Овца оборачивается, и он видит испуганное лицо Барбары. Она сидит на скамье подсудимых, с удивлением глядя на него своими большими черными глазами, как бы спрашивая: «За что? За что?…»
