старший тренер Киреев на разборе устроил форменный разнос команде. И стоило: чтобы проиграли шесть матчей кряду – такого за клубом еще не водилось.
Собрание… Опять примутся снимать стружку? Леха Шведов предположил, что начальство реагирует на довольно резкое противодействие первой пятерки, Возможно, что те даже пожаловались в комитет – Большого и Жарикова видели днем в приемной председателя. Но точно сказать не мог никто. Оставалось, прождав ночь, услышать все завтра собственными ушами.
«В конце концов, – решил Рябов, – моя хата с краю. Я последние три игры не проигрывал. Конечно, что с травмой свалился, мне чести не делает, но даже психующий в последнее время Киреев не может меня упрекнуть. В том, что я лежу, моя не только вина, но и заслуга – через неделю опять буду в строю! А Братиков из „Крылышек“, пожалуй, с месячишко еще коньком не поскребет на виражах. Так что я завтра вне игры.
Кого только Киреев козлом отпущения сделает? Неужели счеты с Большим сведет: ах как они друг друга любят! Им бы местами поменяться: Большому – в тренеры, а Кирееву – на лед с палочкой. Вот бы потешились!»
И хотя Рябов себя основательно успокоил, ночь провел тревожно, встал рано, долго гулял по городу вместе с поливочными машинами, завтракал неохотно и приехал в клуб за пять минут до начала собрания, чтобы избежать ненужных закулисных прений и не участвовать в слишком демонстративной расстановке сил, которая давно и всем видна.
Свою точку зрения обычно высказывал с предельной ясностью. Высказывал, не таясь, невзирая на лица, за что его не очень жаловали, одни считая выскочкой, другие – слишком недалеким парнем. Но к тому, что всегда имеет и отстаивает свое мнение, довольно быстро приучил не только парней, но и тренеров.
Увидев внизу в вестибюле плотный круг всего руководства клубом и представителя министерства, Рябов уже не сомневался, что кровопускание окажется обильным. А судя по тому, что и Киреев смотрелся мрачнее тучи, кровопускание предполагалось провести не совсем сообразно с его точкой зрения.
Председательствовал на общем собрании команды представитель министерства, чего на памяти Рябова не случалось. Прежде чем предоставить слово старшему тренеру, он уважительно произнес «Аркадию Петровичу Кирееву», таким тоном, словно ребята никогда не видели этого человека, словно не съели с ним пуд соли, под его скрипучий голос и спать ложась, и назавтра, вставая.
Рябов не знал, чем тот занимался в министерстве, но казалось, что его основная работа вот тут – представлять министра в ведущей команде министерского спортклуба.
Новый человек начинал по-новому: как бы и не хотел учитывать, что здесь не министерство, а клуб.
– Товарищи!– начал он, откашлявшись и не глядя в зал, в котором Киреев после обеда проводил тактические разборы. Аркадий Петрович и сейчас сидел в президиуме, у края стола, там, где стоит большая черная грифельная доска.– По решению коллегии министерства мне поручено провести надлежащее собрание. Мы все здесь в своем кругу, потому, думаю, никаких предисловий не требуется. Так же, как сегодня не время вспоминать о заслугах клуба. Они были, есть и будут, – он подчеркнул слово «будут» и, подняв глаза от стола, посмотрел в зал.
Рябову почудилось, что он посмотрел прямо на него. По тому, как поежился рядом Большой, Рябов понял, что и у того похожее ощущение.
– Будут, – повторил он, – но положение клуба сегодня не может не вызывать у нас тревоги. Мы…
Рябова всегда раздражала манера начальства говорить «мы». Одной из многих симпатичных сторон, которые нравились в Кирееве, считал близкое его, рябовской, позиции стремление старшего тренера всегда говорить от своего имени, прямо, порой жестко, хотя, как часто казалось Рябову, не очень справедливо. А это «мы»?! Поди догадайся, кого имеет в виду под местоимением «мы» выступающий начальник. То ли людей, имеющих слишком приблизительное представление о предмете суждения, то ли действительно за «мы» стоят те, к мнению которых не грех н прислушаться.
– Мы старались не принимать скоропалительного решения и взвесить все «за» и «против», попытаться найти корни катастрофического положения клуба…
Слово «катастрофического» вновь не понравилось Рябову. Он посмотрел на Киреева. Лицо Аркадия Петровича, сидевшего внешне спокойно, побледнело, слегка подергивалась левая щека – после контузии на фронте. И это служило верным признаком крайнего волнения старшего тренера.
– Вина каждого сидящего в этом зале несомненна. Но виноваты и мы…
«Опять это „мы“ – вы-то в чем виноваты?» И, словно отвечая на внутренний вопрос Рябова, председательствующий пояснил:
– Не прислушались к сигналам, давно и настойчиво поступавшим из команды. При первых неудачах не забили тревогу, а следовало сделать. Мы передоверились в данном случае товарищу Кирееву, и это, на наш взгляд, самая существенная ошибка.
Даже такой выпад в сторону Киреева не показался Рябову предвестником чего-то неожиданного. Он убежденно ждал, что сейчас высокий товарищ станет называть имена хоккеистов и начнется то, что в команде уже давно окрестили «раздачей слонов». События так и развивались…
– Я бы мог назвать имена игроков, которые не только не проявили свойственных им прежде бойцовских качеств, но и сыграли явно не лучшие свои матчи. А команде так нужны важные очки на старте. Все это результат неудовлетворительного руководства командой. Подготовительный период клуб провел без должного напряжения сил. Мы советовали товарищу Кирееву обратить внимание на повышение требовательности к игрокам, на улучшение дисциплины, но он не прислушался, голословно утверждая, что команда сегодня готова, как никогда…
Рябов взглянул на Киреева: старший тренер при последних словах сделал легкое движение рукой, словно защищаясь от несправедливого упрека. Даже Рябов, любивший до жадности большие нагрузки, с трудом перенес подготовительный период. И в том, что с нагрузками Киреев не дал эмоционального разряда и давил однообразием, Рябов видел причину столь длительных неудач.
Но потом, спохватившись, Киреев опустил руку, потеребил пуговицу пиджака, будто проверяя, застегнута ли, и все остальное время слушал молча: каждое новое обвинение, произносившееся голословно и в общих словах. С такими упреками можно обратиться, наверно, к любому тренеру любой команды, если в том есть нужда и столь подходящий повод, как долгая полоса неудач.
Председательствовавший говорил один, говорил много. Рябов ждал, когда слово предоставят кому-то из
