И действительно, пробыли они не более часа. Вышли из комнаты совсем навеселе — на столе в морозовской комнате остались бутылки, рюмки и какая-то снедь. Комендант подошел и, прощаясь, пожал Юрию руку — пожатие было слабое, но массивный перстень больно впился в ладонь. Глаза коменданта приблизились почти вплотную. Они были водянисты, и Юрий готов был поспорить, что при дневном свете зрачков не видно совсем. Не выпуская токинской ладони, майор хлопнул другой рукой по плечу.
— Гут, гут. — И, повернувшись к Морозову, что-то сказал. Тот с подобострастной поспешностью перевел.
— Герр майор говорит, что будущим летом намерен поиграть с вами в футбол. У себя на родине он был не из последних на футбольном поле.
Прощаясь, Эльвира лишь слегка кивнула, а Морозов сказал:
— Юрий, прибери, пожалуйста, со стола. Все в твоем распоряжении. Я сегодня не вернусь. У нас визит к бургомистру.
— Трудно вам, — не удержавшись, съязвил Токин.
— У каждого свои трудности, Юрий, у каждого свои, — подчеркнуто миролюбиво ответил Морозов.
Следующим утром по дороге на завод Токина перехватил Бонифаций.
— Что случилось? — вместо приветствия встревоженно произнес он.
— Что ты имеешь в виду? — не понимая, переспросил Токин.
— Фрицы чего к тебе пожаловали?
— А-а, — Юрию захотелось позлить старика. — Ты откуда знаешь?
— Сорока на хвосте принесла, — зло буркнул Карно и выжидающе уставился на Токина.
— По-твоему, я не могу и высоких гостей принять?
— Знаем мы этих высоких…
— Комендант Старого Гужа майор Шварцвальд личной персоной да еще с девицей…
— Что им было нужно? — по-прежнему колюче спросил Карно.
— Пришли проведать, как живет мой квартирант. И вот что, Бонифаций, мне надоел этот допрос. Если поговорить хочешь, жди — после обеда зайду попариться! И веничек приготовь настоящий, не кожедер!
Гудок залился над их головой, и Токин, оставив обозленного Карно, пошел к воротам. Оглянувшись, увидел, что старик все еще стоит, глядя ему вслед. И пожалел, что напрасно обидел Бонифация.
«Заботой одной вызвано беспокойство старика. А шустряк! Усмотрел-таки гостей! — Юрий хлопнул себя по лбу. — Представляю, как удивился, когда к дому подошел и немецкий камуфляж увидел! Бедный Карно!»
МАЙ. 1958 ГОД
Итак, у меня месяц свободного времени и два адреса. Один был точный — я знал даже номер дома в глухой деревушке на берегу возле Кириллова. Там жил тяжелобольной Токин. Другой адрес, выглядел по меньшей мере приблизительным — в Таллине якобы обосновался уволенный в запас следователь Нагибин.
Я выбрал Токина. Отчасти потому, что дело было верным. Из уст руководителя организации я узнаю много нового и проверю весьма противоречивый рассказ Генриэтты Черняевой, так счастливо встретившейся мне в далеком Урване.
Пассажирский поезд нудно, как хромой конь, спотыкающийся на каждой кочке, тянул до Вологды полдня и полночи. Белесым утром, в час мистического раздела света и тьмы, я вышел на пустой перрон вологодского вокзала и долго пытался выспросить у встречных, как добраться до нужной мне деревеньки. Все охотно, многословно, по-доброму объясняли. И каждый последующий совет не походил на предыдущий. Одни советовали ехать мимо Кубинского озера, другие говорили, что проще до Череповца, а там до Кириллова ходит автобус. Так и не разобравшись в советах, я направился к милиции, попавшейся на пути от вокзала к центру города. Выходивший из здания лейтенант вместо ответа спросил:
— Когда едешь?
— Да хоть сейчас, — ответил я, — специально ведь добираюсь!
— К родственникам?
— К родственникам, — согласился я, чтобы не вдаваться в дальнейшие пояснения. Но лейтенант не стал ни о чем расспрашивать, лишь ткнул жезлом в сторону мотоциклетной коляски. И когда я забрался внутрь, лихо рванул с разворотом на сто восемьдесят градусов. Он несся по-милицейски, как хозяин, обгоняя редкие машины там, где было нельзя, и ветер, свежий, утренний, сохранивший все запахи ночи, набивал рот. Когда выскочили из города, лейтенант остановил мотоцикл на перекрестке шоссе и боковой дороги.
— Я в совхоз еду. А тебе прямо. Лови попутный грузовик. Если твои ребра выдержат — часа через три на месте будешь. Прямо в Кириллове. А там спросишь. Сам бы отвез, да дела — коровник сгорел. На неделю пересудов!
— Жаль, что коровник сгорел не в Кириллове, — вместо «спасибо» сказал я, но лейтенант шутки не понял, сурово посмотрел на меня и, дав газ, затрясся по проселку.
Я же уселся на поваленный дорожный столб и от нечего делать принялся рассматривать резные крыши черных домов деревни, в сторону которой уехал лейтенант, узкую полосу свинцовой воды неспокойного озера, уходившего своим дальним краем к горизонту, а ближним — терявшегося в густых травянистых зарослях болотистой низины.
За час прошло лишь три грузовика, нагруженных доверху, а в кабине, будто положено по путевому листу, сидела дородная баба в платке и с корзиной на коленях. Ни один из грузовиков не остановился. Шоферы, правда, вежливо качали головой — дескать, брать некуда. Дай сам я видел, что некуда.
«Так пойдет — и к вечеру не доберусь до места. Не подвернись шустрый лейтенант, я бы через Череповец махнул!»
Сзади раздался треск мотоцикла, и подъехал мой лейтенант.
— Загораешь?
— У вас тут только баб возят. Видно, они нужнее.
Лейтенант засмеялся.
— А ты веселый парень. Сам-то откуда?
Я объяснил.
— Коль при исполнении служебных, так это мой долг тебя устроить, — сразу переходя на «ты», будто я служил с ним в одном отделении, сказал лейтенант. Он говорил, по-вологодски окая, медленно и нараспев.
