стула, начал раскачиваться, как на палубе. Тень от его тощей фигуры бегала по стене, прыгала на потолок, и весь огромный зал, в котором когда-то находилась приемная председателя горисполкома, снова наполнился духами. Семен Семенович испуганно отодвинулся от лампы.
— Пусть чадит, черт с ней! — Он трижды истово перекрестился. — Давай-ка лучше выпьем! Да поедим немного. А то чует мое сердце — не дождаться света.
— Выпьем. — Гельд поднял граненый стакан и поднес ко рту.
Его петушиный кадык забился мелкой дрожью.
«Отрава ведь, — подумал Черноморцев, — И как только ее люди добрые пьют, проклятую!»
Он залпом осушил стакан и лихорадочно затыкал вилкой, пытаясь поймать твердый скользкий масленок, вертевшийся волчком.
Маскировочных халатов нашлось всего три. Один, рваный, с широким кровавым потеком на спине, был снят с убитого, а два лежали в доме Филина еще с довоенных времен. Отцу Глеба подарили халаты в воинской части, когда вместе с офицерами проводили облаву на волка. Однажды летом отец принес домой волчонка, и три дня, пока не убежал, волчонок сидел под кроватью, не прикасаясь к кускам, которые Глебка протягивал на палке.
Три халата пришлось сшить по образцу. И группа, намеченная на сегодняшнюю операцию, была полностью экипирована. Оружие спрятали в подводе, на которой должны были выехать в Знаменку на ремонтные работы, — Караваеву удалось раздобыть выгодный наряд, который мог служить хорошим прикрытием. Операцию разрабатывали долго и тщательно. Раненый лейтенант, скрывавшийся в доме Толмачева, уже полностью легализовался в городе, но оставаться по эту сторону фронта не думал. Решил сразу же после Нового года уйти к своим. Но с одним он мириться не хотел никак — в лагере остался у него друг, который спас ему жизнь при выходе из окружения. Он был так слаб, что участвовать в побеге вместе с лейтенантом не смог, и теперь лейтенант настаивал на организации нового побега.
— И вообще с лагерем надо установить настоящую связь, — горячо говорил он, когда все собрались у Токина — Юрий, Толмачев, Караваев и лейтенант. Лейтенант рисовал перед ними картины, одна другой заманчивее. А поскольку их рисовал кадровый военный, они казались не только заманчивыми, но и близкими к осуществлению.
— Хватит топтаться на месте! Оружия у нас достаточно. А вот проникнуть в лагерь, вывести оттуда людей, вооружить их да двинуть к фронту — это настоящее дело!
— А то еще поднять восстание в лагере?! — подхватил Толмачев. Лейтенант хлопнул ладонью по самовару.
— Точно! Эта мысль мне по душе! Представляете: поднимаем целый лагерь! Создаем головной отряд, отбиваем оружие в войсковых частях, прихватываем, скажем, парочку танкистов — и вот тебе целый фронт в тылу!
— И всех быстро укокошат! — внезапно закончил все тот же Толмачев.
— А что же ты предлагаешь? — почти обиженно спросил лейтенант.
— Я не то чтоб предлагаю. Так. Для обсуждения…
— Ладно, — примирительно протянул Юрий. — Восстание — дело будущего. А вот в лагере своих людей иметь необходимо!
В дом поспешно вошел Филин. Он тяжело дышал, видно, всю дорогу до дома бежал, распахнув полушубок.
— Дело сделано! — еще от дверей крикнул он. — Паника на станции! Сам комендант приезжал с охраной! Кстати, твоего квартиранта арестовали…
— Как арестовали? — Странно, но Юрий испугался за Морозова.
— Очень просто, комендант кричал: «Саботаж! Морозов ответит в гестапо» — и уволок его с собой. Конфуз в том, что ток отключили, когда ихний Гитлер какую-то важную речь произносил…
— По поводу близкого падения Москвы, — вставил Караваев. — Слышал, как два полицая разговаривали, когда я лошадь запрягал.
— А как сама операция?
— Шито-крыто! Комар носу не подточит! Парень оказался золотым! С головой. Ну да это рассказ долгий. Я к вам на минутку — комендант велел всем оставаться на электростанции, пока не будут устранены причины аварии. Кто уйдет — к стенке! Я-то не боюсь, да по глупости неохота! Пришел спросить, как быть.
— Это и к лучшему, что Филин не может! — сказал Караваев. — Лошадь не трактор: всех не утащит! Неизвестно, как освобожденных вывозить будем, сколько и в каком состоянии…
— Ну и ладно. Пошел, пока меня не хватились, — Филин запахнул полушубок и, нахлобучив шапку на уши, исчез за дверью.
Юрию же показалось, что Филин слишком быстро согласился с предложением Караваева, словно только и помышлял о том, как бы увильнуть от ночной операции.
По городу ехали тихо, а на дороге начали демонстративно шуметь. К мосту с охраной приблизились пьяной компанией. Часовой появился из темноты внезапно.
— Хальт, — неохотно произнес он и, держа автомат на изготовку, двинулся к саням.
Караваев встал навстречу и протянул наряд. Часовой зажег фонарик, и в его отблеске Юрий увидел, что будка у моста здорово утеплена, а у стены стоит второй часовой, направив автомат на подъехавшие сани.
Караваев тем временем спрятал документы в карман и достал из другого полбутылки самогона.
— Шнапс? — спросил он у часового. — Холодно. Кальт.
Тот согласно закивал головой и, взяв бутылку, понюхал. Потом протянул Караваеву на пробу, боясь подвоха. Тот, смеясь, глотнул столько, что фашист замахал руками и, закинув автомат на спину, отобрал бутылку. Он что-то крикнул в темноту. Из будки вышли три фрица. Весело гогоча, тут же пустили бутылку по рукам.
Дальше ехали молча. Юрия трясло не то от холода, не то от волнения. Раздетые морозами и ветрами, богато заваленные снегом, ночные колки леса казались одинаковыми. Каждый замечал то знакомую рощицу у дороги, то пару приметных берез, то вдали «именно тот мысок». В конце концов свернули с дороги правильно, хотя и не было такого ориентира, как зарево над лагерем.
Подойти к лагерю зимой оказалось труднее, чем тогда, осенью, при разведке. Лагерь открывался издали. Задолго до того, как подходившие видели темнеющие на синем ночном снегу строения, они сами как бы оказались на виду у всего лагеря, Но это ощущение было обманчивым, ибо все были одеты в белые халаты. Рваный, с убитого разведчика, достался Юрию, и он вспомнил о кровяном потеке.
«Двух в одном халате не убьют», — почему-то подумалось ему.
Идти было неудобно. Сыпучий, перемерзший снег оседал под ногой. Скрытый наст то проваливался, то держал ногу. Уже через триста метров Юрий почувствовал испарину на спине. Прикрываясь тенью от высокого берега, подошли к самой колючей проволоке. Из-за стен бараков слышалось глухое урчанье, будто мололи жернова ветряка. Изредка перекликались немецкие часовые. Сторожевая будка угадывалась справа метрах в ста.
Лейтенант снял автомат и передал его Юрию.
— Как условились. Пойду в лагерь я. Возьму с собой нож и пару гранат. Шухеру не поднимайте, даже если засыплюсь. Отходите тихо. Будто и не было вас, — прерывающимся голосом сказал лейтенант.
— Брось глупить! Мы тебя дождемся, — Юрий нащупал в темноте и сжал холодные пальцы лейтенанта, стиснувшие металл больших кусачек.
Лейтенант лег на снег и через мгновение пропал, как невидимка, на белом поле.
Мучительно прислушиваясь к отдаленному гулу, Юрий услышал несколько легких щелчков и понял, что лейтенант просек колючку. Стоя, прижавшись к откосу, Юрий ощущал справа плечо Толмачева, слева — спокойного Караваева.
«Железные нервы у парня! А мне страшно, да вот еще и холодно!» — подумал Юрий. Взмокшая при ходьбе спина горела, будто голая, под проникающим откуда-то снизу, из-под полушубка, холодом.
«Хуже всего, когда приходится ждать, хуже всего, когда ты ничем не можешь помочь!»
Лейтенант тем временем, легко перекусив три нижних струны «колючки», как обучал тому солдат на
