первой необходимости, а экономику — на застойное воспроизводство. К середине 80-х годов население Румынии впало в неслыханную нищету, а малейшее недовольство подавлялось с иезуитской эффективностью местной службой госбезопасности.
Летом 1989 года внешний валютный долг был полностью погашен, Румыния пребывала на грани физического истощения, а Чаушеску громко заявил миру о достижении страной высшей формы национальной независимости. В декабре протесты в городе Тимишоара перекинулись на Бухарест, Николае Чаушеску и его супругу Елену изловили, предали молниеносному трибуналу и расстреляли. Фоном для сведения счетов с диктатором служили беспрецедентные для Восточной Европы кровавые избиения мирного населения. По официальным данным, в декабре 1989 года погибло 1 051 человек, по неофициальным — как минимум в десятки раз больше.
Румынская революция и поныне считается наиболее темной страницей в истории нации: ни одной из многочисленных комиссий не удалось ответить на, казалось бы, элементарный вопрос: «Кто же все-таки убивал людей на улицах?». Вы не поверите, но официальная версия до сих пор лопочет о мистических «террористах»!
Декабрьские события 1989 года ознаменовали водораздел, за которым последовало полное выпадение Румынии из нашего информационного пространства. За 18 лет просочились лишь жалкие ошметки сомнительной мифологии: поначалу страной вроде бы правили переодевшиеся в демократов коммунисты, затем к власти пришел президент, напоминающий «нашего» Жириновского, наконец, в 2007 году Румыния вступила в Евросоюз.
Причин для румынской «фигуры умолчания» несколько. Первая лежит на поверхности: Россия сама вырвалась из идеологической изоляции, в связи с чем отпала всякая необходимость в суррогатном удовлетворении потребностей соотечественников продуктами культур «дружественных стран и народов». Вторая причина более важна и существенна: сразу после революции 1989 года Румыния энергично дистанцировалась сначала от Советского Союза, а затем — от России, которую она рассматривала исключительно как правопреемницу враждебной империи. Показательно, что антироссийская и антирусская риторика зазвучала в Румынии задолго до «оранжевых» джигитов и хлопцев.
В историческом контексте новая политическая линия Румынии оправданна и закономерна: как и в прошлом, страна безошибочно определила реальный расклад сил и безоговорочно пристала к стану победителей. Румыния вступила в НАТО, предоставила США доступ к военным базам и объектам на своей территории, монументально отметилась в громком скандале, связанном с тайными тюрьмами ЦРУ и перевозкой так называемых международных террористов.
По тем же жестким правилам игры Румыния произвела и экономическую самозачистку: приватизировала после шоковой терапии крупнейшие предприятия и банки, собственность которых — опять же по законам жанра! — утратила национальные атрибуты и перекочевала в авуары, как бы это подипломатичнее выразиться, «влиятельных международных финансовых структур».
Все это, впрочем, мелочи. Компенсация за «прогиб» оказалась гораздо весомее сомнительных привилегий в рамках былого советского блока: Румынию пустили в Евросоюз, интегрировали в единое рыночное пространство и гарантировали военную защиту от каких бы то ни было, пусть даже гипотетических, поползновений «русского медведя».
А что же медведь? Медведь, как известно, сам давно пребывает в статусе криптоколонии, поэтому на нескончаемые политические нападки президента Румынии Траяна Бэсеску («разжигание сепаратистских настроений в Грузии и Молдавии», «экономическая дискриминация и шантаж» и проч.) реагирует сугубо экономически: сегодня Румыния — «счастливая» обладательница самых высоких в Европе тарифов на российский газ и невообразимого дефицита торговли с РФ.
Принято считать, что Румынии удалось относительно быстро вступить в Евросоюз благодаря полному единодушию всех политических партий по этому вопросу. В самом деле, идею поддерживали и первый президент посткоммунистической страны — бывший член Политбюро компартии Румынии Ион Илиеску, и второй президент — ректор университета Эмил Константинеску, и нынешний enfant terrible Траян Бэсеску, прославившийся поголовным избиением бродячих собак в Бухаресте (до избрания на пост президента он был столичным мэром) и самозабвенно-политнекорректным эпитетом «вонючей цыганки», которым он одарил корреспондента центрального телеканала.
Аналогичное единодушие в вопросе геополитической ориентации наблюдается и в румынском парламенте: европейскую интеграцию поддерживают и демократическая партия, и национально- либеральная, и крестьянско-националистическая, и консервативная, и даже бывшие коммунисты (ныне социал-демократы). Очевидно, что консенсус политической элиты по стратегическим вопросам развития страны существенно облегчает выполнение курса, взятого на адаптацию «всеобщих демократических ценностей». Тем не менее ни о какой органической интеграции румынского общества в Евросоюз говорить не приходится.
Сомневающихся я приглашаю посетить любой провинциальный румынский город или поселок для осознания колоссальной пропасти, отделяющей жизненный уклад этой страны от того, что принято считать европейской моделью. Если в Польше, Чехословакии, Венгрии и даже Прибалтике европейская интеграция смотрится органично и осмысленно, то в Румынии она вызывает ощущение искусственности. Причина — в трагической дихотомии, которая мучительно разделяет румынское национальное сознание на протяжении последних двух столетий. Румынский народ по вере своей — глубоко православный, а по роду занятий — крестьянский. Этот духовный канал веками подпитывала теснейшая связь с Византией, Грецией, Россией и славянской культурой в целом, которая проявляла себя не только на высоком уровне ментальности, но и на уровне письменности: румынский язык исторически всегда пользовался славянской азбукой.
Одновременно румынский язык является романским, уходящим корнями в латынь, родственно близким итальянскому, французскому, испанскому и португальскому. Соответственно, интеллектуальная элита нации оказалась глубоко интегрирована в западноевропейскую цивилизацию, пропиталась идеями свободомыслия, демократии и классического вольнодумства.
Интеллектуальная элита румынской нации всегда выступала в роли пассионарного объединяющего начала в государстве, что неудивительно, поскольку подавляющая часть населения представляла собой безропотную крестьянскую массу. После объединения в 1859 году княжеств Молдавии и Валахии и создания государства Румыния румынский язык сменил славянскую графику на латинскую — обстоятельство, способствовавшее еще большей интеграции страны в западноевропейскую цивилизацию.
Вышеозначенная дихотомия — православное пассивное крестьянство и вольнодумная, пассионарная интеллектуальная элита, ориентированная на западноевропейские ценности, — сегодня, как и ранее, определяет основной вектор развития румынского общества. Его направление задает элита, народ же послушно и безропотно следует назначенному курсу. Неудивительно, что за все без исключения метания румынской интеллигенции в ХХ веке — от фашизма к коммунизму, а затем к «общечеловеческим ценностям» — приходилось и по-прежнему приходится расплачиваться безропотному крестьянству, с православным смирением встречающему свою судьбу.
Нам осталось лишь определиться с перспективами. Какое же будущее ожидает Румынию на избранном пути европейской интеграции? Ответ зависит от социальной группы. Если нас интересует судьба интеллектуальной элиты и столичных жителей, то она представляется мне в радужном свете: благосостояние будет неукоснительно расти (по крайней мере до тех пор, пока энергетический кризис окончательно не поставит Европу в подчиненное положение), а качество жизни — неукоснительно улучшаться.
Если же нас интересует судьба остального — и основного! — народа, то час православного румынского крестьянства, боюсь, уже пробил. В ближайшее десятилетие оно будет полностью ликвидировано и люмпенизировано — не столько по причине безразличия интеллектуальной элиты к судьбе собственного народа, сколько в силу объективных экономических требований: избыточный румынский
