Распутин (задумчиво): Господь-то со мной, а я – с Ним? А? Как считаешь?

Николай: Ты меня спрашиваешь?

Распутин: Да. Мне слово твое щас – что воды глоток. (лукаво) Ты ж у нас, Папа, непрост, ой непрост. На вид легкий, а сам, что адамант-камень – не сковырнешь.

Пауза.

Николай: Я тебе вот, что тебе скажу. Ты, Григорий Ефимович, по Христу жизнь свою устраивал, так?

Распутин (соглашается): Тужился. Да, видать, не выдюжил.

Николай: Почему ты так считаешь? По Христу – это разве в почёте, да тихости?

Пауза.

(убежденно) Что стервятники тебя рвут – добрый знак. Не сомневайся.

Распутин: Кабы меня! Вас с Мамой рвут. (горько) А я им, получается споручник.

Николай (улыбается): Что ж ты нас, Григорий Ефимович от Христа отписал? Все скорби себе присвоить хочешь? Оставь и нам хоть щепотку.

Распутин пытается что-то возразить, но не находит слов и молча целует Николаю руку.

(задумчиво) Знаешь, Мама, когда в православие переходила, вечерами жития святых вслух читала. Там все больше мученики попадались. Хорошие были вечера… Я тогда главное понял.

Распутин: Говори.

Николай (твердо): Нет Христа без Голгофы. Без нее – уже не Христос получается, а почтовая карточка. Ну, вроде той, что ты нам на Пасху прислал.

Пауза.

(хладнокровно) А знаешь, что такое Голгофа? Это когда тебя убивают… просто так, без вины… а тебя никому не жалко. Наоборот, всем весело, как в цирке… ну, или на ярмарке. Понимаешь?

Распутин молча кивает.

И чем ты ближе ко Христу, тем неизбежнее Голгофа…

Пауза.

Ты, Григорий Ефимович, по христову пути шел, а Голгофу Его как-то не замечал. Потому и в смятении сейчас. Это ничего. Спаситель вон кровавым потом умылся в преддверии креста. Что ж о нас с тобой говорить?..

Распутин (пораженно): И ты с этим во внутрях живешь?

Николай (улыбается): А что, не заметно?

Распутин опять хочет поцеловать его руку. Николай мягким движением ее прячет и дружески обнимает его за плечи.

Да полно тебе, Григорий Ефимович. (с улыбкой) Что мы с тобой как апостолы в лодке рядимся. Скоро Мама из госпиталя придет – чай будем пить. С Аннушкой…

Распутин вздрагивает на слове 'Аннушка', встает и отрицательно качает головой. Он снова начинает мерзнуть – как в начале пьесы.

Распутин: Нет. Не могу. Нездоровится.

Николай тоже встает.

Жаль. У Мамы для тебя хорошая новость: нотариуса, за которого ты хлопотал, переводят из Барнаула в Москву. Министр уже бумагу подписал.

Распутин (вполголоса констатирует): Уважил.

Николай (с надеждой): Может, останешься. Вон дрожишь весь – чай горячий в самый раз.

Распутин: Эту студоту? не отогреешь. Пойду я.

Николай (разочаровано): Ну, как знаешь.

Пауза.

Видишь (кивает на свою форму) - на войну еду. Нескоро увидимся.

Распутин (задумчиво): Да.

Пауза.

Николай: Благослови.

Распутин: Давай лучше ты меня. Мне нужнее.

Николай пожимает плечами и делает благословляющий жест. Распутин целует его руку и, не мешкая, уходит.

Почти в тот же миг на пороге появляется Александра Федоровна и Вырубова. На них одежда медсестер. В руках царицы тяжелый саквояж с медицинскими принадлежностями. Вырубова – на костылях.

Александра Федоровна (тревожно): Кто приходил?

Николай (безмятежно): Григорий Ефимович. Наказал тебе Аннушку беречь и за барнаульского бездельника велел тебя решительно расцеловать.

Николай выполняет 'поручение'. Александра Федоровна не удовлетворена таким ответом – чувствует неладное. Но виду старается не подавать.

Александра Федоровна (в тон мужу): К счастью, у бессердечных министров случаются жены-медсестры с бульдожьей хваткой.

Вырубова ('ни к селу, ни к городу'): Вообразите, наш беспутный Феликс под влиянием Григория Ефимовича совершенно преобразился и теперь носится с идеей познакомить его с Ириной. Вот будет номер, если из Феликса получится образцовый семьянин!

Александра Федоровна: Странно. Ее вчера проводили в Ливадию – до весны в Петербурге Ирина не появится. Ты что-то путаешь.

Вырубова (дуется): Ну, не знаю. Феликс в последнее время только об этой встрече и говорит.

Николай напряжен. Но вида не подает.

Николай (дурачится): Как верховный главнокомандующий, решительно заявляю: Ставку следует перенести из Могилева в Крым. А что? Немец сойдет с ума, пытаясь разгадать сей маневр, и… капитулирует!

Все смеются.

Занавес.

Сцена третья.

В темноте звучит телефонный звонок. Один, второй, третий, четвертый. Слышно шевеление и чей-то сонный голос: 'Третий час ночи!.. Убивать надо за такое!..' Звук шаркающих тапок. В правой части сцены загорается приглушенный свет. Телефон стоит на изящном столике с диванчиком. К нему подходит грузный господин в ночной рубашке и колпаке. На ногах домашние туфли с меховыми помпонами. Это издатель 'Биржевых ведомостей' Проппер. Он ненавидяще смотрит на аппарат и берет в руки трубку.

Проппер (рявкает): Проппер у аппарата… (закипая) Вы, вообще-то, отдаете себе отчет…

Вы читаете Пьесы
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату