Только лысые скалы стояли, как исполины, сопротивляясь разбушевавшейся стихии. Волнами накатывался на них буран и смирялся, разбиваясь о неприступные камни. Здесь ему негде было вволю разгуляться, зато в долине он свирепствовал вовсю. Снежные заносы завалили дороги, на деревенских улицах ветер намел сугробы, скрыл по самые крыши ветхие крестьянские чиби.
Чор Чун, увязая по колено в снегу, пробирался к маленькому домику. Щеки его разрумянились от мороза, уши стали малиновыми, легкая, почти летняя одежда покрылась ледяной коркой, серебристый иней опушил спину. Каждый метр пути давался ему с трудом; глаза впали, еще резче выделялись скулы, он шел, сгибая спину.
Чор Чун осторожно постучал по оконной раме. Никакого ответа. Тогда он изо всех сил забарабанил в дверь. Дверь распахнулась, и Чор Чун шагнул внутрь. В доме был только Хи Сон.
Чор Чун подошел к столу. На нем лежала самодельная карта уезда; красным карандашом были набросаны линии обороны, образующие треугольник. Кружками очерчены освобожденные районы уезда, как островки в море. Против двух железнодорожных станций и нескольких тоннелей стояли галочки.
— Рассказывай!—Хи Сон поднял усталые глаза на товарища.
— Плоховато. Противник собирается с силами. Наше наиболее уязвимое место, пожалуй, Соннэ. Сегодня выдержали четыре атаки. Видимо, подошло подкрепление. Враги намерены любой ценой удержать железнодорожную линию, — он покосился на свой левый рукав. Из-под одежды проглядывал окровавленный бинт.
Чор Чун руководил обороной Соннэ; сейчас он пришел в штаб, чтобы узнать, как обстоят дела у товарищей, и получить новые распоряжения.
Хи Сона обеспокоило сообщение Чор Чуна.
— Сегодня мы отразили атаки, — рассматривая карту, продолжал Чор Чун. — По-моему, надо приказать стоять насмерть. Я и пришел за таким приказом.
— Мы кто — партизаны или регулярная армия? — спросил Хи Сон. — В армии свои порядки, свои правила. Для армии отступление — крайность. У нас по-другому. Нам важен каждый боец. Если это необходимо, мы можем отступить, а потом неожиданно снова появиться уже с Другой стороны. В этой маневренности наша сила. Если не можешь удержать позиции, веди людей сюда.—Хи Сон карандашом показал пункт на карте.
— Дело не в партизанской или армейской тактике. Беда в нашей неповоротливости, медлительности. Надо было сразу перейти в наступление на Ковон… У нас ведь теперь триста бойцов, чего же бояться? Да к тому же у нас верный помощник — зима!—возбужденно возразил Чор Чун.
— Горячишься! Отдохни немного, — Хи Сон, стараясь сохранять спокойствие, вынул спички и поднес огонь к потухшей сигарете Чор Чуна. Сам тоже не спеша закурил, взял со стола полную пепельницу и выбросил окурки в ведро. Нарочито медлительные движения командира отряда были для Чор Чуна как холодный душ. Он угрюмо посмотрел на разложенные учебники, книги и блокноты Хи Сона. Воцарилось тягостное молчание.
— В каждом деле нужен трезвый расчет и план, — наконец проговорил Хи Сон, — нужен учет конкретной обстановки. От кулачного боя пользы мало. Проиграем. Война — штука сложная. Все приходится принимать во внимание. Ты думаешь, что я против освобождения Ковона. Ошибаешься. Рановато, следует хорошенько подготовить силы. Бой — не игра в шахматы. Там, если ошибся, передвинешь фигуру назад. А здесь — будет поздно…
— Все поучаете. Подготовить силы. Они есть. Если не до Ковона, то до горы Пурэ мы добрались бы сразу. А ты против такого плана. Топчемся на месте, петляем по одним и тем же следам.
— Опять ты неправ. Допустим, пойдем на Ковон или Пурэ. А они нам отрежут дорогу назад. Тогда что? Поэтому сначала освободим шахту, пополним отряд. Народ воодушевится. Затем…
— Твой план осуществим только в будущем году, — упирался Чор Чун. В душе он уже согласился с мнением Хи Сона, но признаться в этом мешало самолюбие. Уж не раз случалось — вскипит начальник штаба, наговорит глупостей, но пыл его быстро проходит, наталкиваясь на невозмутимый характер командира.
— Почему ты так думаешь? — рассмеялся Хи Сон. — Ты вспыхиваешь, как порох, а я человек другого склада. Шахту освободим в ближайшие дни. Разведчики трижды все проверили.
Хи Сон, попыхивая сигаретой, отгонял ладонью едкий дым. Опыт партийной работы выработал в нем привычку никогда не поддаваться первым впечатлениям и настроению. Но сегодня Чор Чун слишком его взбудоражил. Нервы сдали, сказались недосыпание и постоянная тревога за судьбу отряда. Враг повсюду, с четырех сторон, надо суметь отразить его напор, организовать оборону. Больше того, этим дело не ограничивается: перед партизанами поставлена задача перерезать вражеские коммуникации по железнодорожной линии Пхеньян — Вонсан и разорвать связь между Восточным и Западным фронтами. Понимая этот замысел, противник ожесточенно сопротивлялся его осуществлению.
Командир отряда отвечал за жизнь своих бойцов. Когда партизаны овладели двумя волостями, Хи Сон, заботясь о безопасности отряда, создал ряд опорных пунктов и перевел штаб в глухое место. Он пешком исходил окрестные сопки, выбирая наиболее выгодные в боевых условиях позиции. И все-таки месторасположение штаба вызывало сомнения. Правда, с воздуха штаб обнаружить трудно, зато в таком районе он подвергался опасности неожиданного нападения даже немногочисленного вражеского подразделения. Это и беспокоило Хи Сона.
— Я уже несколько раз предлагал послать разведку в Ковон. Или ты вообще отказываешься от этой операции? — миролюбиво спросил Чор Чун.
— Думал об этом. Но не сейчас, разведка потребуется потом, сейчас важно удержать отряд на нынешних позициях. Да и сразу не подберешь для этого подходящего человека. Нужен такой, кто долгое время жил бы в городе.
Чор Чун с этим согласился. В самом деле, кого послать? Он предложил обсудить вопрос в штабе, но Хи Сон только поморщился. Раньше всего нужно было установить связь с местными жителями — членами партии, ушедшими в подполье. Как это сделать? Где их найти? Если бы они сами пришли на партизанскую базу, тогда… К сожалению, вряд ли на это можно было рассчитывать.
Дверь распахнулась и на пороге появился молодой партизан — недавно назначенный начальник отдела по культурной работе среди бойцов. Не поздоровавшись, он подошел к столу. Суровая обстановка в горах избавила партизан от традиционных приветствий.
— Наконец-то! Садись.
— Вернулся Тхэ Ха! Приволок офицера,—доложил партизан.
— Лисынмановца или американца?—спросил обрадованный Чор Чун.
— Кто приказал взять языка? — холодно спросил Хи Сон.
— Тхэ Ха сам так решил, — оробел партизан.
— Ну и порядки! Что захотят, то и делают. Сам… Не партизаны, а какая-то недисциплинированная толпа, — глубокие складки пролегли на лбу командира.
Чор Чун знал, что это первый признак приступа гнева, и вступился:
— Ничего плохого здесь для партизана нет… Очень смелый поступок… Подвиг.
— Ничего плохого? Не удивительно, что ты так считаешь. И Тхэ Ха заболел твоей болезнью. Ухарством. Заразная болезнь. Забыли, что у нас должна быть железная воинская дисциплина, — он резко отодвинул карту и продолжал: — Как же ты собираешься брать Ковонскую шахту? Там ведь больше сотни солдат, есть полицейские. Много оружия. А у нас во всем нехватка. Следовательно, надо выискивать слабые места противника и выбрать удобный момент для внезапного нападения. А вы вздумали щекотать ноздри спящего тигра. Вот он и проснется…
— Ага, понял…—Чор Чун обратился к молодому партизану. — Когда схватили офицера?
— Вчера на рассвете, — ответил тот.
— Как же быть с языком? Раз уж поймали, надо бы использовать его,—Чор Чун с опаской посмотрел на командира.
— Теперь от него пользы мало. Они не дураки, изменят свои планы, — глухо проговорил Хи Сон.
— Тхэ Ха успел много выпытать по дороге. Офицер перепуган. Уверяет, будто население в деревнях считает секретаря комитета партии и председателя Народного комитета уезда погибшими. Он и сам в это верит…
