вышла Блондину боком. Серьезный завсегдатай, вор в законе Панфил, частенько уединявшийся с одной из дежурных девчонок в комнатке на втором этаже, гонял Блондина по залу с ножкой от стола, узнав, что тот заснял его бурные послелагерные утехи. А догнав, разбил ему всю морду.
С другой стороны, где сегодня Панфил? На городском кладбище. По общепринятой версии, его замочили «черные» при дележе рынка. Блондин как бы ни при чем. Но только он после своего позорного поражения снова ходит гоголем и портит девок – и, говорят, не только девок, – а страшный Панфил гниет в сырой земле.
Виталий Архипович поежился. Нет, мстить он не будет. Тем более что щека уже почти прошла. Ему еще внуков поднимать, а место и в самом деле хлебное…
Светящаяся вывеска «Зеленая змея» была видна метров за триста. Она светилась в ночи действительно зеленым светом, но холодным, мертвенным и отнюдь не успокаивающим. Я проехал мимо, свернул за угол и остановил машину.
– Все, Вовчик, жди меня. Если будет большой шухер и я не выбегу – сматывайся в одиночку.
– Обижаешь, партнер, – и в самом деле обиделся он.
– Давай без сантиментов. Это моя личная война.
– Куда ты один? – опять заканючил Вовчик. – В Рэмбо играешь? Башку отвернут – моргнуть не успеешь. Это ж не засада с винтовкой.
– Вов, мы все уже обсудили. – Мне было приятно, что Вовка переживает, но я был твердо намерен не втягивать его в мои проблемы. Достаточно того, что он сидит в машине, и не факт, что это для него не кончится ничем скверным.
Я вышел из машины, достал сигарету. Да уж, точно не засада. Там не то что подымить – во рту подержать не положено. Здесь – можно. Здесь – мирная жизнь. Почти мирная, потому что я еще не решил, что сделаю с Блондином.
Вчера Аля рассказала мне все. Или почти все. Про маму, которая тяжело трудилась в легкой промышленности, уходя от неприятных жизненных реалий с помощью обычного для России метода – попивая водочку. Про папу, про которого и говорить-то было нечего, так как папы Аленька не видела ни разу в жизни. Про Федю, братика, который и в самом деле был хороший мальчик, умный и добрый. И не его вина в том, что левую ножку он приволакивал, а тяжелая форма косоглазия не позволяла ему долго читать или смотреть телевизор. Причем зрение все время ухудшалось, а операция стоила четыре тысячи долларов плюс лекарства.
Поэтому я Альку не осуждаю. После смерти матери ей надо было кормить брата. Сонечка Мармеладова постсоветской России. Хотя пошла она по такому пути не по своей воле. Сначала было насилие, потом были еще инструменты удержания, кроме денег. И виновные должны за это ответить.
Короче, я не только не осуждаю Альку – я восхищаюсь ею. Танцевать в этой сраной «Зеленой змее», угождать этому сраному Блондину (лучше не вспоминать, иначе я его точно убью, что крайне нежелательно для дела), а утром ехать в институт (геодезии и картографии – обалдеть!), получать там пятерки и быть старостой группы! Не говоря уже про брата: обут, одет, ухожен, и две тысячи долларов на лечение уже отложены. Экономила, видно, на всем, не зря доктор говорила про физическое истощение. Так почему я должен Альку осуждать?
Одно меня гложет: что же потребовал от нее Блондин, после чего две недели Аленька занималась планом самоуничтожения? Причем с таким спокойствием и самообладанием, что меня, старого солдата, оторопь пробирает. Она спокойно перечислила «мероприятия»: нотариально заверенное завещание, пробивание Федьки в группу (не знаю, какой ценой, и знать не хочу), уже уехавшую в Штаты на три месяца. Она урегулировала вопрос с квартирой, взяла академ в институте (зачем?), отправила письмо Фединым «родителям» (дети жили в семьях), чтобы не отдавали ребенка обратно, так как единственной сестры у него уже нет. А затем написала предсмертную записку, дабы наши правоохранительные органы не обвинили в беспечности водителя (я нашел ее в карманчике блузки еще в первую ночь).
Единственное, чего не знаю, почему Аля была без пальто. И что вынудило ее сломя голову бежать из этой зеленой клоаки, вскочив в первый попавшийся автобус? О каких пленках она говорила в бреду? И при чем здесь жаба – это слово мелькало слишком часто, чтобы ошибиться. Не знаю. Не говорит. И, слегка поняв ее характер, могу предположить, что уже никогда не узнаю. Ну и ладно. Мне достаточно того, что в моей жизни появилась Алька. Я готов жить в условиях неполной информации.
Я открыл тяжелую стеклянную дверь заведения, и в нос ударил кислый запах выдыхаемых десятками глоток винных паров. А в уши – рев чего-то западного, совершенно в этом не разбираюсь. В глаза не ударило ничего, потому как у светооператора, если таковой здесь имелся, была пауза, а стандартное освещение выглядело довольно убого.
Это хорошо. Это мне на руку.
Раздеваться не стал – специально надел такую куртку, чтобы в случае чего сошла за пиджак. И уже было собрался пройти в зал, как дорогу мне преградил крупногабаритный охранник с характерно вогнутой переносицей:
– Мест нет, все занято.
– Все-все? – улыбаясь, переспросил я.
– Все-все. Вечеринка для своих.
– Вообще-то я тоже свой. – В мою ладонь из рукава выскочила новенькая зеленая пятидесятка. Я ухмыльнулся: с тем же успехом из моего рукава могла выскочить старенькая, но от этого не менее действенная маленькая финка. Лезвие всего восемь сантиметров, однако в умелых руках и в тесном пространстве работает не хуже пистолета. И вообще много чего интересного можно найти в моих рукавах, когда я собираюсь в гости к Блондину.
– Баксы? – уставился охранник. – Мне?
– Баксы, – подтвердил я. – Тебе. У меня сегодня праздник, и мне плевать, что у вас тут занято.
Деньги исчезли с моей ладони с такой скоростью, что можно было подумать о телекинезе.
– Есть одно место, – сообщил держиморда и отвел меня к барной стойке. Она была довольно густо засижена местными обитателями.
– Архипыч, обслужи дружка! – сказал охранник.
– С удовольствием! – улыбнулся бармен, мужик лет пятидесяти, с лысиной через всю голову. На ней смешно отсверкивали зайчики от включившейся светотехники. – Чего желаете?
– Сто граммов водочки для начала, – заказал я. – И чего-нибудь легкого на закуску.
– Огурчик соленый подойдет?
– Замечательно.
На самом деле я не собирался ни пить, ни есть. Лишние следы ни к чему, пока не знаю, чем кончится визит. Но немножко осмотреться в любом случае необходимо.
Зальчик, конечно, так себе. Есть еще помещения наверху, Аля говорила о них крайне неохотно, лишь потому, что я объяснил ей: эти знания могут спасти мне шкуру.
На маленькой сцене возле металлического полированного шеста кружилась фигуристая блондинка. Узкий черный бюстгальтер и такого же цвета трусики почти не скрывали ее несомненных достоинств. А скоро и они полетят на пол, по крайней мере так обещала афиша перед входом. Видимо, дива у шеста и есть Света. Алька сказала, что Света – хорошая девчонка, впрочем, в данном случае она мне в союзники не годится. Бармен – дядя Витя. Блондина не любит, но трусоват. Тоже не партнер. Эх, Вовчика бы иметь за спиной! Но я не имею права рисковать его жизнью и карьерой. Он и так делает для меня слишком много…
Блондин (по паспорту – Леонид Сергеевич Закржевский) сидел за столом, тяжело дыша и не в силах успокоиться. Не помогли ни секс со Светкой (она ужасно не любила заниматься этим перед выступлением, ну да кто ж ее будет спрашивать), ни уже вторая стограммовая стопка «Кристалла».
Чертова девка полностью вывела его из равновесия. Не Светка, конечно. А та манерная курица, исчезнувшая бесследно почти две недели назад. Бесследно! В их-то маленьком городке! Уму непостижимо.
И если бы только его уму. Человек, которому она была твердо обещана, продана, можно сказать, тоже очень сердит. А вот его сердить и не надо бы. Это не Панфил. Он с ножкой от стола по залу бегать не будет. Конечно, и тот эпизод не доставил Леониду Сергеевичу радости (Блондин осторожно потрогал лишь недавно
