никогда», – не вполне радостно, зато честно, додумал Ефим Аркадьевич: в последние лет пять он не всякий раз доводит дело до логического конца, порой ограничивается игривыми мыслями. А раньше было не так: как говорится, в любую погоду, в любую сторону. Как Российские железные дороги. «Хороший слоган, – мысленно одобрил сам себя рекламист Береславский. – Сравнить РЖД с сексуально озабоченным представителем мужского пола».)
Или переть каждый выходной на вернисаж в Измайлово (тоже, кстати, в любую погоду) не лень. Или прогнать на машине от Москвы до Владивостока с такими же, как он, не наигравшимися в детстве придурками – опять вполне приемлемо. А вот ехать сейчас на встречу с клиентом, надувать щеки и придумывать креатив про опарышей неохота.
Это нехорошо, потому как Сашка Орлов пашет по-прежнему. И деньги пополам – пусть и небольшие – тоже делятся по-прежнему.
И вдруг пришла светлая мысль: если кормит то, что не очень нравится, а то, что очень нравится, не кормит, надо сделать что? Правильно! Надо сделать так, чтобы то, что нравится, кормило!
«Какая гениальная мысль!» – польстил себе Ефим Аркадьевич Береславский. Но шутки шутками, а настроение поднялось. Недаром психологи советуют вербализировать проблему. И даже визуализировать, если проблема позволяет. Но здесь и вербализации достаточно.
Надо просто много и дорого продавать картин.
Какая гениальная мысль!
Глава 5
Бакенщик осматривается
Место: Прионежье.
Время: один год до точки отсчета.
Невелика деревня Вяльма. Зато имеет многовековую историю – по крайней мере, шестисотлетнюю. И – самое главное – стоит почти на самом берегу великого Онежского… язык не поворачивается называть эту мощную северную водную гладь озером.
Кстати, иногда эта «гладь» легко переворачивает корабли. А поднятый волнами ветер (Бакенщику всегда казалось, что процесс обстоит именно так, а не наоборот), как солому, сдувает с домов металлические листы и черепицу.
– Ну, как тебе? – интересуется Бакенщик у своей молчаливой Галины.
– Мне нравится, – отвечает коренная сибирячка, с жадностью вдыхая свежий, вкусный, напоенный озерной влагой и лесными ароматами чистый воздух.
– Ну и слава богу, – облегченно выдыхает муж. Потому что, если б не нравилось, все равно пришлось бы здесь жить. Ему места своего земного существования выбирать не приходится, а значит, и его жене. Впрочем, Галина знала, на что шла, двадцать лет назад сказав «да».
Они стояли на самой высокой точке поселка, вершинке небольшого холма, метрах в двухстах от ближайшего дома деревни. И в пятистах – от самого удаленного: деревня никак не могла считаться большой. Но вот в красоте ей мог отказать только слепой.
Со всех сторон окруженная лесом, она отстояла от Онеги всего на какой-нибудь километр – суровое дыхание этого «почти моря» угадывалось ежесекундно. В Онежское озеро впадала и река, протекавшая с краю Вяльмы: небольшая, живописно обрамленная огромными гранитными валунами, обтекая которые вода стремительно ускорялась и обрастала заметными белыми бурунами.
Невелика речка, а переходить вброд опасно. Особенно после сильных ливней, когда она в одночасье вздувается и налившихся сил хватает даже на то, чтобы валуны тонные передвигать.
Поэтому деревенские пересекают речку по мосту. Мост деревянный, возраст его тоже немереный. Чтоб машина не провалилась сквозь вековой настил, сверху положены широкие и толстые доски. Особо осторожные водители переезжают мост с открытой водительской дверцей, изо всех сил стараясь не промахнуться мимо настеленных вдоль колеи досок. Впрочем, трагедий не произошло ни разу. По крайней мере – с трезвыми шоферами. К тому же появившиеся жители начали укреплять мостовое хозяйство. И не только досками: опора, ближайшая к самой деревне, уже и армирована, и залита бетоном.
Перемены начались недавно, но начались.
Семьдесят большевистских лет деревня медленно умирала. Хотели власти, в силу бесперспективности, совсем ее убить – даже имя леспромхозовскому поселку, разбитому неподалеку, тоже на озерном берегу, дали такое же. Однако бесперспективной оказалась сама власть – в отличие от нее, деревня не умерла.
Большинство вяльмичей, так они себя именуют, конечно, давно разъехались по стране. Особенно после того, как заботливое начальство прикрыло школу, работавшую в селе лет двести. Тем не менее в последние десять лет, после возвращения в страну хотя бы какого-то здравого смысла, народ потихоньку начал возвращаться к родным пенатам. Были, конечно, и случайные дачники, но коренных вяльмичей вернулось больше.
Сначала подправили свои непроданные, почти развалившиеся дома те, кто уехал недалеко: в Вытегру, Медвежьегорск, Петрозаводск. Потом подтянулись бывшие вяльмичи из Питера, тоже не сильно удаленного: Онегу только вокруг объехать – и чеши по трассе, за несколько часов вполне можно добраться. И сейчас деревня была жилой не только летом, но и, малой пока частью, зимой.
– Ну что, остаемся тут? – спросил Бакенщик жену.
– Давай, – легко согласилась она.
Лучше бы, конечно, на Реке, но что поделать, если Реки становится все меньше. Даст бог, процесс не будет необратимым, может, их дитя еще вернется в родные места, а пока они осядут здесь. Да и неплохо тут.
Галина еще раз осмотрелась вокруг. Солнце садилось, освещая окрестности мягким, неслепящим светом. Дома вяльмичей (большие, если не сказать огромные: строили северяне в старину добротно) утопали в зелени деревьев. А справа, на самом высоком месте речного берега, стояла церковь.
Точно такие же собраны во всемирно известном музее в Кижах – туда ежегодно устремляются со всего света десятки тысяч туристов. Не зря устремляются: построенные без единого гвоздя, храмы простояли века, радуя глаз всех, кто их видит.
Храм в Вяльмах тоже ведет свою историю с шестнадцатого века. Тоже был сработан только топором. И тоже за прошедшие столетия стал серебряным – сейчас просто пылающим под последними лучами солнца. Единственное отличие вяльминского храма от тех, что украшают заповедник в Кижах, – это не музейный экспонат, а обыкновенная деревенская церковь. Здесь крестят младенцев, венчают молодых, отпевают усопших. В общем, не только памятник архитектуры. К счастью.
– Красиво, – тихо сказала Галина. – А тебя-то все устраивает?
– Похоже на то, – задумчиво сказал Бакенщик. – По крайней мере, вода большая.
– Да уж, воды хватает, – улыбнулась жена. – А они точно тебя берут?
– Хоть с завтрашнего дня, – улыбнулся Бакенщик. – Правда, бакены вручную здесь не зажигают. Так что буду работником гидрографической службы.
– Наконец-то, – улыбнулась Галина. – Мой муж – гидрограф.
Именно такая запись должна была появиться в дипломе одного юного студента, если бы вышеупомянутого молодого человека не выперли за полную академическую неуспеваемость. И ведь не объяснишь никому – ну, может, кроме Галины, старосты группы и его девушки, и то с оговорками и экивоками, – почему полный энергии и явно неглупый студент вдруг так подкачал с оценками на выпускных экзаменах.
Как расскажешь их действительно заботливому декану, что
Самое интересное, что декан что-то понял! Выслушав сбивчивый рассказ, не содержащий никакого,