– Я имел в виду, Надежда – с большой буквы, – отшутился Бакенщик. – Зовут ее так, Надежда.
– У тебя все – с большой буквы, – не обиделся друг, все же кое во что посвященный, – и Река, и Служба. И вот теперь – Надежда.
Глава 9
Береславский пошел по следу
Место: Москва.
Время: почти три года после точки отсчета.
Курьер Агуреева действительно привез миллион. Десять пачек по сто тысячерублевок в каждой. Веселенькие, сине-зеленые, с ярославскими пейзажами бумажки – твердые, свежие, чистые, еще типографией пахнут. Все пачки обвязаны банковской лентой. Красота, да и только.
Береславский разделил денежки на две части. А потом вторую половину – еще на две. Все кучки прикрыл бумажными листами. После чего вызвал по селектору Орлова.
– Садись, – сказал он компаньону. Того слегка передернуло – как и всякий бывший зэк, не любил он этого слова, предпочитая более мягкое «присаживайтесь».
– Чего звал? – невежливо спросил Сашка. – У меня отчет квартальный горит.
Настроение у Орлова было явно неважное, и Ефим знал почему. Его компаньон, несмотря на весь жизненный опыт, так и не утративший веру в человечество, только что поучаствовал в конкурсе на небольшой госзаказ. Причем верил в победу, как семиклассница – в любовь: конкурсная цена была три с половиной миллиона рублей, а «беоровские» типографы дали Орлову цифру в восемьсот тысяч, нижний порог цены, которая бы их устроила. Орлов даже успел похвастаться предстоящей победой перед Береславским, настолько был уверен в выигрыше.
Вышло же все, как и предполагал менее наивный Ефим Аркадьевич, то есть слегка иначе. «Беор» просто не был допущен к конкурсу. По чисто формальным признакам: не так якобы оформили бумажку, которую и оформлять-то было необязательно.
Вообще из восьми желающих к конкурсу допустили только двоих. Причем народ пошел настолько нахальный, что, по данным Интернета, у обоих допущенных участников, несмотря на разные названия, были одни и те же телефоны и физический адрес.
Береславский только поржал над такой Сашкиной промашкой, но Орлов расстроился всерьез и до сих пор еще не пришел в нормальное состояние духа.
– Ну, чего звал? – нетерпеливо повторил директор «Беора».
– Торопишься – так иди, – равнодушно сказал Береславский, невзначай снимая бумажку с большей кучки денег.
Орлов застыл как вкопанный.
– Откуда? – спросил он, не сводя глаз с пачек.
Береславский не спешил с ответом, наслаждаясь произведенным эффектом. Он вообще обожал производить эффекты.
– Я ж обещал найти деньги, – наконец снизошел он. – Забирай. Здесь пол-«лимона».
– Круто! – наконец вынужден был признать Сашка. Безусловно, он верил в таланты друга, но скорость «сбычи мечт» впечатляла.
– А вот еще кусочек, – жестом фокусника Ефим снял бумажку с кучки поменьше. – Это тебе. Лично.
– Откуда? И с какой стати мне? – Орлов потихоньку начинал волноваться. Во что опять ввязался этот старый дурак? Такие деньги просто так с неба не падают.
– Потому что эти, – Береславский открыл последнюю кучку, – мне.
Вот теперь директор «Беора» встревожился всерьез.
– Что мы за это должны? – спросил он.
– Мы – ничего, – высокомерно ответил идеолог агентства. – Разве ты что-то смыслишь в искусстве?
– Ты хочешь сказать, Мухины картины на миллион продал? – криво усмехнулся Сашка.
– Пока нет, – вынужден был признать очевидное гениальный махинатор. – Пока востребованы только мои искусствоведческие таланты.
Орлов сделал вид, что все понял (а что еще оставалось делать?), и удалился к своему горящему отчету, а Ефим впервые задумался над тем, как ему теперь эти денежки отрабатывать. Над тем, чтобы сознаться в собственной некомпетентности и вернуть их назад, он даже не задумывался.
Значит, так, собрался с духом Ефим Аркадьевич. Что мы имеем с гуся? Имеем одну работу Шишкина Ивана Ивановича с серьезного аукциона, где тщательно изучают то, что продают. Это отнюдь не гарантия подлинности, но весьма высокая степень ее вероятности. Более того (и тут начинаются чудеса выбранной Береславским новой профессии), даже фуфел, пройдя серьезный аукцион и «подперевшись» этим фактом, отчасти уже перестает быть фуфелом. Что-то типа финансовой прачечной, пройдя через которую самые что ни на есть криминальные наркодоллары или фунты становятся вполне безобидными денежными средствами.
Вот почему Береславский решил не концентрироваться на дорогой картине, сосредоточившись на дешевых – если, конечно, так можно назвать покупку стоимостью в один миллион евро.
Картины были куплены на одном из сотен небольших французских аукционов, как правило, не утруждающих себя проверкой подлинности проходящих через них объектов искусства.
Ефим без труда нашел итоги того аукциона в Сети, благо данные были дублированы и на английском.
Вот они, пять работ. Фото лицевой стороны. Мелкие, в совсем плохом разрешении и почему-то черно-белые. Отдельно, крупно – фото подписи. И наконец, тоже крупные, фотографии тыльной части.
Об авторстве написано обтекаемо: «Предположительно – русский художник второй половины XIX века И.И. Шишкин». В провенансе, описании прошлого работ – «Картины несколько поколений хранились в семье Румянцевых, русских эмигрантов первой волны». Все пять выставлены одним лотом с эстимейтом, ожидаемой ценой продажи, от трехсот до пятисот тысяч евро.
Прямо скажем, не выдающаяся цена для настоящего Шишкина, отметил Береславский. Хорошие «шишкины» – форматные, высокого художественного качества и сохранности – вполне могут стоить миллионы долларов каждый. Но… И вот здесь появляется много разных «но».
Должен быть первоклассный аукцион, привлекающий на свои предпродажные выставки крупных коллекционеров или их агентов. Должен быть «железный» провенанс и добротные экспертизы – материаловедческие, искусствоведческие и тому подобные, ведь первоклассные аукционы, хотя тоже не все и не всегда, несут ответственность за продажу сомнительных арт-объектов. Вплоть до обратного их выкупа. Должны быть именно русские коллекционеры, так как огромные цены на русских художников – следствие отечественного патриотизма. Работы того же периода и художественного качества, но написанные западноевропейским автором, будут стоить на порядок дешевле.
Ага, оказывается, экспертизы все-таки были.
Материаловедческая – совсем недавняя. Так-так-так: «Использованы пигменты, имевшие хождение в XIX столетии… Материал холста соответствует датировке работ… Следов искусственного старения красочного материала не отмечено». И даже «следов реставрации, дописки и материалов, применяемых во второй половине XX века, не обнаружено». Вот это уже кое-что. По крайней мере, не «новодел» какой-нибудь.
Искусствоведческая экспертиза тоже имелась, и даже… на русском языке. Ефим, склонившись к монитору (качество документа было не очень), быстро пробежался по тексту, отпечатанному на старой пишущей машинке году этак в тридцатом. Прошлого, разумеется, века.
Автор – некто Вера Ивановна Чайковская, жившая на тот момент в южном французском городе Ним, –
