прорисована в Краснодарском крае, откуда я приехал в Москву и куда я поначалу и собрался. И где меня знает большое количество народу, очень большое. Что не есть в данной ситуации хорошо.
– На Север, так на Север, – соглашаюсь я. – Давай сегодня же и уедем. Они в любой момент могут прервать со мной контракт, так что тянуть не стоит.
– Как прервать контракт? – бледнеет она.
– Самым неестественным образом, – тупо шучу я. Вот же идиот, только добавил испуга.
– Тогда едем прямо сейчас! – Она вскакивает, забыв про колготину.
Мы смеемся. Вот же странно устроен человек!
– Я сейчас поеду за билетами, – говорит Ленка, приведя себя в порядок. – Дел у меня никаких важных нет. Диплом в деканате получу позже. – Моя подруга теперь тоже – дипломированный специалист!
– Не нужно билетов, – останавливаю я.
– Почему? – не понимает она.
– Потому что у меня нет паспорта.
– А где он?
– У них.
Ленка мрачнеет.
– Я из-за этого до сих пор тебе предложение не сделал, – говорю я.
– Только из-за этого? – расцветает она.
– Исключительно.
Она смотрит на меня такими глазами, что я огромным усилием воли отказываюсь от повторения наших упражнений на тахте. Черт его знает, когда вздумает прийти этот Жорж или его накачанный помощник? Подставлять Ленку под лишние риски я не имею права. И нелишних я ей нарыл уже достаточно.
– На машине поедем, – говорю я ей. – Машина куплена на Вовку Говорова, доверенность нотариальная на меня и тебя. Я, в общем-то, готовился потихоньку. А где этот твой Медвежьегорск?
– В Прионежье. На северном берегу озера.
– Круто!
Это и в самом деле круто. Я уже хочу на Север. Какие там, наверное, пейзажи! Надо будет набрать красок и холстов у Жоржа, эта тварь не обеднеет, а мне – экономия.
– Ой! Господи!
Я прослеживаю Ленкин взгляд. Она смотрит на мольберт.
– Здорово? – спрашиваю я.
– Очень, – выдыхает она. – Знаешь, все, что ни делается, – к лучшему. Там тебя ничего не будет отвлекать. Будешь только писать, ты же у меня талант.
– А есть мы что будем – грибы и ягоды?
– И их тоже, – смеется она. – Я буду работать. А через три года вернемся в Москву. С картинами.
– И с ребенком, – добавляю я. Ленка краснеет. Странные они все же люди.
Еще через часов пять мы уже едем по Ярославскому шоссе на машине, полной барахла. Подъезжаем к Переславлю-Залесскому.
Настроение не праздничное: час назад позвонила Ленкина соседка, сказала, что приходили два спортивных человека, долго звонили в дверь, а потом настойчиво ею интересовались у соседей.
Быстро они.
Значит, Жорж действительно заходил в мастерскую и прочитал мою записку. Я все же попытался их письменно успокоить: «Ничего не знаю, ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу».
И все же погони не жду. Они не знают про машину. Просто неприятно и неспокойно.
– Смотри, какая красота! – улыбается моя жена.
Теперь так буду ее про себя называть. В лучах заходящего солнца сверкают бесчисленные купола церквей. Здесь их очень много – и отдельно построенных, и в монастырских ансамблях.
– Хочешь, покажу тебе город?
Ленка благодарно улыбается.
Я был здесь на практике, знаю город хорошо, а торопиться нам, по большому счету, некуда.
И еще: я буквально физически ощущаю спавшую с меня каменную глыбу.
Глава 16
Второй сон Бакенщика. Мальчик из Маалена
Место: юго-восточное Средиземноморье.
Время: три тысячелетия до точки отсчета.
Он появился из предрассветной мглы, как будто и в самом деле созданный из ночного воздуха: легкий, тонкий, почти бесплотный. Даже его козочка, ни на шаг не отходящая от своего хозяина и характером более похожая на собаку, и та была весомее, физичнее, что ли. И шерсть белая, довольно длинная и густая. И маленькие, однако вполне осязаемые острые рожки, венчающие тонкую морду.
Нет, коза была вполне похожа на козу, разве что малость тщедушная.
А вот мальчик точно не был похож на обычного мальчика.
И дело не только в том, что он не бегал, не кричал и не кидал камни – тихие мальчики хоть нечасто, но и в те времена попадались. И не в том, что говорил он мало и неохотно (и никогда – пока его о чем-то не спрашивали), малословных в то время тоже было немало.
А в том, что глаза у него были точно нездешние.
Это было сразу заметно.
Глаза здешних тут же выказывали быстрый поиск явной и немедленной выгоды. Или хотя бы живой интерес к тому, что они видели.
Но только не в случае пришедшего с востока мальчика.
Казалось, его глазам не столь уж и важно, на что смотреть. И еще казалось, что смотрят они не наружу, а внутрь.
Но все это стало ясно потом, когда к мальчику стали присматриваться.
Пока что больше смотрели на козу. Ее красивая белая шерсть была заметно длиннее, чем у местных животных. Кроме того, местные козы привыкли дочиста «обкашивать» крутые горные неудобья, но их практически никогда не использовали в качестве вьючных животных. А эта без видимого напряжения тащила на острой спине довольно большую, сшитую из непромокаемой верблюжьей кожи суму мальчика. Сума была из двух отделений, со швом посередине – очень удобно для размещения на спине такого мелкого животного, как коза. Однако местные прежде никогда не видали переметных сум, пошитых не для лошади или верблюда.
Итак, мальчик появился из предрассветного воздуха. Он шел босиком по пыльной дороге. И шел бы, наверное, еще долго, если бы его не окликнула молодая девчонка. Наверное, даже моложе, чем путник с козой.
Девчонка была беднее некуда, если так можно говорить о рабынях. Впрочем, еда у нее имелась – Игемон неплохо кормил своих рабов. По крайней мере, тех, от кого имел или ожидал какую-то выгоду.
Десять или двенадцать таких рабов под присмотром одного вооруженного вольного (а куда больше, отсюда бежать – себе дороже, сгинешь в горах) трудились на крохотном террасном участке, отвоеванном у крутого склона, в поте лица добывая хлеб своему господину, а юная рабыня готовила им еду.
Скоро будет перерыв, рабы перекусят – и снова в поле. Чтобы к полудню, до убивающей все живое жары, окончательно его покинуть и уйти в город – Игемон, как уже говорилось, относился к своей движимой собственности рачительно.
– Эй, парень! – крикнула девчонка. – Куда ты так спешишь? Давай поворачивай со своей козой к нам!
