Следом валил. И тогда благородные юноши встали. Встали и вышли вперед Акроней, Окиал с Елатреем, Следом Навтей и Примней, за ними Понтей с Анхиалом, Также Анабесиней и Прорей, Фоон с Еретмеем, И Амфиал, Полинеем, Тектоновым сыном, рожденный. Вышел еще Евриал Навболид, с людобойцем Аресом Схожий; и видом и ростом он всех превышал феакийцев. С Лаодамантом одним он ни тем, ни другим не равнялся. На состязание вышли и трое сынов Алкиноя: Лаодамант, Клитоней, подобный бессмертным, и Галий. Было объявлено первым из всех состязание в беге. Бег с черты начался. И бросились все они разом И по равнине помчались стремительно, пыль поднимая. На ноги был быстроходнее всех Клитоней безупречный: Сколько без отдыха мулы проходят под плугом по пашне, Ровно настолько других обогнал он и сзади оставил. Вышли другие потом на борьбу, приносящую муки. В ней победил Евриал, превзошедший искусством и лучших. В прыганьи взял Амфиал преимущество перед другими, В дискометаньи искуснее всех Елатрей оказался, В бое кулачном же — Лаодамант, Алкиноем рожденный. После того как насытили все они играми сердце, Лаодамант, Алкиноем рожденный, к ним так обратился: «Спросим-ка с вами, друзья, чужестранца, в каких состязаньях Опытен он и умел. Ведь ростом совсем он не низок, Голени, бедра и руки над ними исполнены силы, Шея его мускулиста, и сила как будто большая. Также годами не стар он, лишь бедами сломлен большими. Думаю я, ничего не бывает зловреднее моря: Самого крепкого мужа способно оно обессилить». Так он сказал. Евриал, ему отвечая, промолвил: «Лаодамант! Весьма произнес ты разумное слово! К гостю сам подойди и свое предложение сделай». Доблестный сын Алкиноя едва только это услышал, Вышел, и встал в середине, и так Одиссею промолвил: «Ну-ка, отец чужеземец, вступи-ка и ты в состязанье, Если искусен в каком. А должен бы быть ты искусен. Ведь на земле человеку дает наибольшую славу То, что ногами своими свершает он или руками. Выйди, себя покажи и рассей в своем духе печали: Твой ведь отъезд уж теперь недалек. Корабль быстроходный На воду с берега спущен, товарищи наши готовы». И, отвечая ему, сказал Одиссей многоумный: «Лаодамант, не в насмешку ль вы мне предлагаете это? Не состязанья в уме у меня, а труды и страданья, — Все, что в таком изобильи пришлось претерпеть мне доселе. Нынче же здесь, вот на этом собраньи, тоскуя сижу я, О возвращеньи домой и царя и народ умоляя». Прямо в лицо насмехаясь, сказал Евриал Одиссею: «Нет, чужестранец, тебя не сравнил бы я с мужем, искусным В играх, которых так много везде у людей существует! Больше похож ты на мужа, который моря объезжает В многовесельном судне во главе мореходцев-торговцев, Чтобы, продав свой товар и опять корабли нагрузивши, Больше нажить барыша. На борца же совсем не похож ты!» Грозно взглянув на него, отвечал Одиссей многоумный: «Нехорошо ты сказал! Человек нечестивый ты, видно! Боги не всякого всем наделяют. Не все обладают И красноречьем, и видом прекрасным, и разумом мудрым. С виду иной человек совершенно как будто ничтожен, Слову ж его божество придает несказанную прелесть; Всем он словами внушает восторг, говорит без запинки, Мягко, почтительно. Каждый его на собраньи заметит. В городе все на него, повстречавшись, глядят, как на бога. С богом бессмертным другой совершенно наружностью сходен, Прелести ж бедное слово его никакой не имеет. Так и с тобою: наружностью ты выдаешься меж всеми, Лучше и бог бы тебя не создал. Но разумом скуден. Дух мне в груди взволновал ты своей непристойною речью. Нет, не безопытен я в состязаньях, как ты утверждаешь. Думаю я, что на них между первыми был я в то время, Как еще мог полагаться на юность свою и на руки. Нынче ж ослаб я от бед и скорбей. Претерпел я немало В битвах жестоких с врагами, в волнах разъяренного моря. Все же и так, столько бед претерпев, в состязанье вступаю! Язвенно слово твое. Разжег ты меня этим словом!» Так он сказал, поднялся и, плаща не снимая, огромный Диск рукою схватил, тяжелее намного и толще Диска, которым пред тем состязались феаки друг с другом, И, размахавши, его запустил мускулистой рукою. Камень, жужжа, полетел. Полет его страшный услышав, К самой присели земле длинновеслые мужи феаки, Славные дети морей. Из руки его вылетев быстро, Диск далеко за другими упал. Уподобившись мужу, Знаком отметила место Афина и так объявила: «Даже слепой отличил бы на ощупь твой знак, чужестранец! Ибо лежит он не в куче средь всех остальных, а гораздо Дальше их всех. Ободрись! За тобою осталась победа! Так же, как ты, или дальше никто из феаков не бросит!» Так сказала Афина, и радость взяла Одиссея, Что на собраньи нашелся товарищ, к нему благосклонный. На сердце сделалось легче, и так продолжал говорить он: «Юноши, прежде добросьте до этого диска: а следом Брошу другой я, и так же далеко; быть может, и дальше. Я и других приглашаю к другим состязаньям, которых Только их дух пожелает. Уж больно я вами рассержен! Бег ли, борьба ли, кулачный ли бой — на все я согласен! С Лаодамантом одним я ни в чем состязаться не стану: Здесь ведь хозяин он мне: кто станет с хозяином биться,
