— С тебя станется…
Я позволил ему сделать несколько выпадов, не отвечая на них, просто уворачиваясь. Причем даже не особенно прытко, а меч держа за спиной. Это позволило мне оценить его подготовку. Да, плачевно…
Рубились мы недолго. Лучше бы я в самом деле просто его прирезал: он хотя бы не был обесчещен как наследник меча предков. Кто не умеет обращаться с этой реликвией, тот не имеет на нее права.
Дважды он пытался прибегнуть к ментальной атаке, но также потерпел фиаско. Нельзя так надеяться на силы охранников, надо развиваться и самому…
В конце концов мой противник поскользнулся, и будь это любое другое оружие, он сам бы на него и наделся. Но аллийский меч — не кусок железяки. Он выскочил из его рук и зазвенел по паркету. А я с нескрываемым наслаждением рубанул острием своего Правителю по шее. Вслед за выпавшим мечом с глухим стуком поскакала по полу его голова, а мне под ноги из перерубленных вен и артерий туловища толчками хлынула темно-багровая кровь.
Двери растворились, в кабинет вбежала Танэ-Ра, а за нею протиснулись стражники.
— Тассатио, что ты наделал?! Я же просила тебя!.. — вскрикнула она, остолбенев.
И тем самым лишила меня возможности бежать. Что за мода у этих женщин — сначала орут, потом думают! Ну почему бы ей не вломиться молча и не завыть, как порядочной жене над трупом убиенного супруга, вместо того чтобы называть меня по имени? А я бы тем временем сматывался по крышам, пока охрана выясняла бы, что да почему. На нее никто не подумал бы дурного, а теперь Танэ-Ра запишут в соучастницы. Если я сбегу, тогда и подавно отвечать за все будет она…
Я остался.
Танэ-Ра
Она подскочила с постели, словно за окном ударил раскат грома, возвещая о несчастье. Еще ничего не понимая, царица судорожно оделась и прибрала волосы. Она отчетливо ощущала, что вот-вот где-то рядом случится беда. Причем беда случится с ее отчаянным возлюбленным.
Сердце привело ее к дверям мужниного кабинета. Увидев супругу Правителя в невменяемом состоянии, дворцовые стражи кинулись вслед за нею, а она их даже не заметила.
Ноги подкосились у Танэ-Ра, когда встретилась она взглядом с мертвыми глазами отрубленной головы супруга. Неосознанный вскрик, выдавший их с Тассатио, сорвался с ее уст.
Уже готовый сбежать через окно, Тассатио замер, будто примерз к полу. Держа его под прицелом, стражники с двух сторон оббежали неподвижную женщину и взяли убийцу под арест. Да он и не сопротивлялся, только чуть укоризненно взглянул на Танэ-Ра и, проходя мимо, лезвием вниз подал ей свой меч, к которому не посмели прикоснуться конвоиры.
Спасительный обморок оборвал эту пытку. Царица уже не почувствовала, как упала рядом с трупом бывшего мужа.
Используя свидетельства стражи, придворные сыскари быстро дознались, к кому являлся убийца и от кого перебрался в кабинет повелителя. Танэ-Ра приговорили к домашнему аресту, меч Тассатио изъяли в качестве улики, но вскоре вернули, ничего не объясняя. Ей даже подумалось: уж не намек ли это на желательность ее добровольного ухода из жизни? Ярость вскипела в ней. Не дождетесь!
Меч — это всё, что осталось ей в напоминание о лихом лидере повстанцев. Почти всё. Кое о чем она тогда еще не подозревала.
Дни ее слились в единый поток скорби. Она глядела в зеркало клинка, взывая к его хозяину, и вскоре благодаря откровенному помешательству начала видеть Тассатио в отражении, сидящим в одной из темниц для самых отъявленных врагов государства. Она видела пытки, которым подвергали его соотечественники. Но вот беда — он не мог ее видеть и слышать!
Тассатио
Дорвались. Только так я обозначил бы свои встречи с особо рьяными посетителями. Эти ребята под любым предлогом проникали в мою камеру — держу пари, кое-кто очень хорошо поправил свое материальное положение, впуская их! — и давали волю кулакам, а также ногам, цепям, кнутам и… ну, что там еще бывает из ударно-дробящего? Большинство этих смельчаков я не знал. Наверное, они за кого-то мстили или думали, что мстят. А мне было безразлично. И не только из-за одурманивающих средств, которые вкачивались в меня перед их посещением, дабы я терял ментальные способности и координацию движений, отлично притом чувствуя боль.
Мне было безразлично, потому что я достиг своей цели. Равноценный обмен жизни лидера на жизнь лидера — по-моему, это честно. Так и должно быть. Лучше и не придумать. И пусть теперь делают со мной, что хотят. Не всякий повстанец в своей кровавой возне под ногами сильных мира сего может рассчитывать, что обезглавит самую верхушку правительства. Обезглавит как в прямом, так и в переносном смыслах. Может быть, это хоть немного уравновесит возмущение мира За Вратами, несколько лет назад получившего жертву в три с лишним миллиарда душ?
Надеясь, что кто-нибудь из моих добрых гостей не рассчитает сил и наконец избавит меня от порядком поломанной тушки, я, пока мог говорить, злил их самыми отборными оскорблениями — на это я был мастак, у меня были отличные учителя из бывшей дворни! Но даже сравнение их мамаш с псовыми самками не помогли моим замыслам, и на последнем издыхании жизнь, как назло, снова и снова возвращалась в тело. Похоже, я сам был как тот пес, на котором зарастает все…
Иногда доза зелья оказывалась почти смертельной, но и тут не было везения: что-то во мне цеплялось за воплощение и уходить не собиралось. Зато в те благословенные часы мне мерещилось, будто со мною говорит она, моя красавица Танэ-Ра. И я даже отвечал ей в полусне…
— Имя твое подобно свисту лезвия, рассекающего плоть, — говорила она мне, возникая рядом в том же обличии, в каком я видел ее последний раз, высокая, стройная, отрешенная. — Я не могу отныне смотреть в твои глаза, но не в силах и отвернуться… Что наделала судьба, так распорядившись нами?
Я тянул к призраку разбитые пальцы и хрипел, указывая на корону, что венчала ее черноволосую голову:
— Вот убийца, стократ опаснее любого злодея!
В ее глазах вспыхивали и любовь, и гнев, и отчаяние:
— Не обманывай себя, Тассатио! И не пытайся обмануть меня. Это оправдание достойно лишь юнца, неспособного отвечать за свои деяния! Жажда власти затмила твои очи, Тассатио. Ты стал преступником, ты стал бунтовщиком в глазах моего супруга. Но теперь ты убил и его…
— Теперь я убил и его, Танэ-Ра… — повторял я.
— Не смей говорить, что из любви ко мне!
— Нет, конечно нет! Разве убивают из любви? Убивают из-за ненависти. Убивают из-за ревности, Танэ-Ра. Но неужели я ревновал? Неужели случилась бы та ночь, если бы у меня был малейший повод ревновать тебя, Танэ-Ра? Ты позволила бы? Откликнулась бы ты на мой призыв тогда, на острове Трех Пещер, Танэ-Ра?
Она бросалась ко мне, пылко хватала за скованные запястья, заглядывала в самую душу синими ледяными морями очей.
— Я не смогу спасти тебя, не смогу. Что ты наделал? Почему ты не бежал оттуда, зачем позволил себя схватить?
И всякий раз я смолкал. Неужели у меня тогда был какой-то выбор? Но что взять с наваждения — оно вопрошает, не слушая ответов…
Не знаю, сколько минуло времени. Думаю, что много, но меня о нем не извещали. И однажды в мою камеру вошел странный человек. Это не было галлюцинацией. Пожилой сухопарый мужчина был реален.
