Ты висишь над бездонным пролетом — один, в кромешной темноте, пронзительное одиночество охватывает тебя и кажется, еще чуть-чуть и одолеет вовсе. Но ты обязан совладать с собой, иначе не сдобровать: я знаю немало случаев, когда люди погибали из-за приступа отчаяния.
Время от времени мне задают вопрос, из которого следует, что автору незачем рисковать и подвергаться опасности, чтобы побывать в местах и обстоятельствах, о которых он пишет. Тем более, что в сюжете присутствует вымысел.
Читатель всегда чутко угадывает, когда его обманывают, и если он не поверит в деталях, не поверит и в целом. Для меня очень важен эффект присутствия: глаза очевидца — сильный довод, опровергнуть его, оспорить трудно, если вообще возможно.
В работе над романом использована информация трех видов. Первый — то, что я видел сам. Понятно, что это самый ценный вид информации. Второй вид — рассказы очевидцев, не менее двух, между собой никак не связанных. Но этого мало, я должен был отыскать объективные признаки, подтверждающие рассказы. Например, обнаружить на поверхности вентиляционные выходы, энергетику, силовые кабели или оборудование, свидетельствующие в пользу очевидца. Третий вид информации — молва, бытующая среди специалистов.
Так рассказ старика-пенсионера, якобы проектировавшего в молодости транспортный тоннель между ближней дачей Сталина и Кремлем, я отношу к информации третьего вида. Рассказ подтвердили несколько человек, но объективных данных не нашлось. Правда, после выхода романа бывший охранник предложил мне удостовериться самому. Спуск, однако, не состоялся, иначе информация третьего вида могла бы перейти в первый.
Читатель обнаружит в романе некоторые неожиданные предположения. Подчеркиваю: не утверждения, а именно версии. Чаще всего это касается исторических толкований. Так, на мой взгляд, на Руси издавна существовало стремление зарыться в землю. Это как бы присутствовало в национальном характере. Такого жилища, как землянка, по-моему, не было у других народов. Спокон веку существовали подземные монастыри, скиты, церкви, галереи, катакомбы. Многие дома и усадьбы имели внизу тайники и укрытия, которые сообщались под землей с окрестностями и другими постройками, расположенными поодаль.
Московские монастыри кольцом охватывали город, каждый строился как крепость, имел свои секторы пищального и пушечного боя, прикрывая Москву и соседние монастыри в назначенном ему направлении. Это была продуманная оборонительная система. Как крепость монастырь на случай осады имел скрытый доступ к источникам воды, обладал возможностью для тайных вылазок в тыл врага или для сношений со своими главными силами.
Вот почему монастыри в большинстве своем имеют разветвленные подземные системы, еще мало изученные, как и подвалы церквей, усадеб и подворий.
В романе я высказываю предположение, что Храм Христа Спасителя, взорванный большевиками, был обречен. Основанием для моей версии послужили реальные события.
Уничтожение Храма было несомненно гнусным умыслом, впрочем, вполне свойственным режиму уголовников. Или уголовному режиму — кому как нравится. Однако не следует забывать, что для постройки Храма Христа снесли древний Алексеевский монастырь. Случилось это в 1838 году, то есть задолго до большевиков.
По первоначальному плану Храм строили на Воробьевых горах. Позже планы переменились, Храм решили строить на месте Алексеевского монастыря, простоявшего на своем месте свыше трехсот лет. Вместе с монастырем сносу подверглась церковь Всех Святых, что на валу, построенная в 1515 году князем Репниным.
Едва объявили о сносе монастыря, среди монахинь поднялся ропот. Они возражали против сноса древних строений и перевода монастыря в Красное Село близ Сокольников, где старинную Тихвинскую церковь определили монастырским собором.
Московская легенда утверждает, что снос монастыря ознаменовался дурными приметами. Настоятельница, отслужив последнюю службу, распорядилась приковать себя цепями к росшему посреди двора дубу и объявила, что не покинет святых стен. Принужденная церковным и светским начальством покориться, мать-игуменья прокляла это место, пообещав, что стоять здесь ничего не будет: «Быть месту сему пусту!»
Когда в первый день с главного храма монастыря принялись снимать кресты, работник сорвался с купола и на глазах большой толпы убился насмерть. Сам новый Храм не простоял и столетия. Вместе с ним большевики взорвали и другую церковь — Похвалы Пресвятой Богородицы, построенную в 1705 году в стиле нарышкинского барокко и прозванную в просторечии по приделу Николой в Башмачках.
Не осуществился и безумный проект новой власти — гигантский Дворец Советов с несуразной статуей Ленина наверху. Похоже, проклятие игуменьи исполняется неукоснительно. И сейчас на злополучном месте нет ничего, кроме большой лохани, которая, кстати, то и дело гниет и рушится.
Судьба Храма внятно утверждает вывод, столь очевидный: нельзя уничтожать прежние ценности. И почему ради одного Храма надо разрушить другой?
Поэтому я выдвигаю в романе предположение, что Храм Христа Спасителя был обречен. И стоит поразмыслить, восстанавливать ли Храм на прежнем месте, не поискать ли более подходящее? Возможно и на Воробьевых горах, где намеревались сначала.
Между тем, если заглянуть вглубь истории, выяснится, что местность в окрестностях Храма, именуемая Чертольем, издавна пользуется дурной славой. В разные столетия возвели здесь около десятка церквей — ни одна не устояла.
Урочище Чертолье получило название от ручья Черторый, протекавшем в овраге там, где нынче переулок Сивцев Вражек. В половодье ручей разливался, но когда вода спадала, на берегах ручья оставались ухабы и колдобины, словно черт рыл; пешеходы на каждом шагу чертыхались. Отсюда и название местности, хотя по строгости следовало бы говорить — Черторье. Однако на язык москвичам легло Чертолье, то и укоренилось.
Думаю, Чертолье было проклято и прежде матери-игуменьи Алексеевского монастыря: в этой местности располагался Опричный двор. Здесь стояли пыточные избы, казематы сидельцев, эшафоты с плахами, земля Чертолья пропитана кровью и страданием, множество людей приняли на ней мученическую смерть. Как видим, причин для проклятий существовало предостаточно и раньше.
И может сдаться, гораздо раньше, чем мы предполагаем. Возможно проклятие тяготело над Чертольем с древнейших времен. Еще до прихода сюда славян, когда хозяевами здешних мест были угро- финские племена, существовало здесь языческое капище. И как предполагают некоторые археологи, вероятно, что обряды сопровождались жертвоприношениями.
Я нахожу Чертолье бесовским местом. Может быть именно по этой причине местность здесь заселена мало — как знать? Жилые дома располагаются в отдалении у границ Чертолья, по вечерам здесь пустынно, и когда в ночные часы прогуливаешься по безлюдным улицам и переулкам, внятно ощущаешь за спиной чужое присутствие. Даже не замечая никого в поле зрения, ловишь на затылке посторонний взгляд, на который то и дело норовишь обернуться. Чтобы проверить себя, я не раз приводил сюда людей с повышенной энергетической чувствительностью, способных к биолокации. Они неизменно отмечали вокруг агрессивный фон, старались поскорее убраться и успокаивались лишь оказавшись за пределами Чертолья. Иные из них определяли на разной глубине под землей пустоты, ходы и галереи, а иные ссылались на идущие снизу потоки «черной» энергии, которую они воспринимали как враждебную.
Я упоминаю об этом вскользь в романе, но там задача у меня была другая, и я не мог отвлекаться. И все же стоит над этим поразмыслить, возможно что-то здесь кроется. Во всяком случае, я сам, своими глазами видел на разной глубине под землей по соседству с Волхонкой в окрестностях Музея изящных искусств и на задворках знаменитой усадьбы целые россыпи черепов, скелетов и костей. Упомяну лишь еще, что до 1658 года Волхонка называлась Чертольской. В Москве названия всегда много значили.
С Чертольем соседствует Старое Ваганьково — древнее поселение на другом берегу Неглинки против Боровицкого холма. Название проистекает из двух возможностей. Одна исходит из того, что первыми здесь поселились скоморохи, называемые вагантами. Ваганить по Далю — баловать, шалить, играть, шутить. Вспомним поэзию вагантов, западноевропейских средневековых актеров. По другой версии, у речного брода в этой местности собирали мыт торговую пошлину, для чего товары досматривались — ваганили.
