В дни, предшествующие октябрю, во время сидения и осады, в дни штурма и после, с разных сторон поступала информация об использовании подземного пространства.
За несколько дней до штурма генерал Ачалов известил депутатов о том, что по неизвестному в августе 91-го подземному ходу прибыл осетинский ОМОН. Сообщалось о прибытии через тоннели различных посланцев, о доставке прессы.
Мне известно, что накануне штурма руководство «Белого дома», в том числе и Хасбулатов, подробно изучало возможности подземных укрытий и ходов сообщений.
Чтобы перекрыть доступ снаружи, осажденные заварили изнутри люки запасных и аварийных выходов из бункера и тоннелей, расположенные в окрестностях «Белого дома».
Газета «Московские новости» сообщила в те дни, что «архивы эксспикера российского парламента Руслана Хасбулатова и экс-министра безопасности Виктора Баранникова были вынесены из «Белого дома» подземными ходами».
Многие военные, слушатели академий, офицеры госбезопасности свидетельствовали, как в момент штурма они группами выбирались в разных направлениях под землей. Одни группы двигались в сторону зоопарка, другие к Смоленской площади, третьи на Арбат, четвертые на Плющиху и далее к Новодевичьему монастырю, пятые вдоль набережной Москвы-реки… Существуют и другие ходы, которыми, судя по показаниям, никто не воспользовался, хотя кто знает, может быть просто помалкивают. Могу сослаться на одного профессионального военного, тесно связанного с высокими начальниками в армии и госбезопасности, который в разгар событий постоянно находился рядом с руководителями обороны здания. Он сообщил:
«Около 10 утра, когда по «Белому дому» вовсю палили танки, из бункера под «Белым домом» пришли наши проводники по подземелью — профессиональные спелеологи. Я подошел к их командиру. Они собирались уходить. Я запретил: только по моему приказу. Проконсультировался с Баранниковым, он приказал уходить и мне, чтобы вынести все его документы.
К этому времени группа чеченцев, охранявших Хасбулатова, вынесла его документы. Они успели уйти подземным городом, выход в который тоже имеется в «Белом доме». Судя по всему, у них была карта этого города. Задраив за собой массивную сейфовую дверь, чеченцы отсекли всю массу людей, ринувшихся за ними. Возможно, они даже уехали на машине: габариты подземного города позволяли это сделать, есть безопасный выезд — на Мичуринском проспекте». (Запись А.Горбунова, А.Колесникова).
Указанные сведения полностью соответствуют приведенным в романе «Преисподняя». Мичуринский проспект составляет одну из сторон квадрата, очерчивающего бункер в Раменках, неподалеку располагается академия КГБ. Именно в этом направлении из центра города идет тоннель, связанный с бывшим домом М.Горбачева и правительственными особняками на Воробьевых горах.
Рассказы очевидцев о действиях под землей напоминают главы «Преисподней» с той лишь разницей, что в рассказах конкретные реальные лица. Они ползли по трубам, перебирались с горизонта на горизонт, бежали под автоматным огнем по тоннелям и коллекторам, брели по пояс в горячей воде, почти кипятке, задыхались от пара, смешанного с хлором, таились в темноте, замирая от страха, что их вот-вот обнаружат, тряслись от ужаса не в силах после многочасовых скитаний найти выход наружу, впадали в страшную общую панику, когда без всякой причины все вдруг начинали истошно кричать, заражая друг друга отчаянием. Подземелья требуют особой подготовки, отсылаю читателя к предисловию.
В те дни я был непосредственным свидетелем многих событий. Вечером третьего октября группа боевиков человек в двести, вооруженных палками и железными прутьями, под красными флагами на моих глазах оцепила белое здание военного ведомства на Арбатской площади. Человек с мегафоном объявил перед строем, что командиром назначен капитан Широков, он военный, все обязаны выполнять его приказания. Разбившись повзводно, боевики блокировали подъезды.
К оцеплению время от времени подъезжали черные «Волги» с антеннами на крышах. Командиры оцепления по-дружески, как с боевыми товарищами, обнимались с ездоками, которые, меняя друг друга, безостановочно переговаривались с кем-то по радиотелефонам. Машины приезжали и уезжали, переговоры по радиотелефонам продолжались, по оцеплению прокатилась весть — «наши взяли «Останкино»!» и все бурно радовались.
Иногда сановного вида седоки черных лимузинов передавали телефонные трубки другим пассажирам, сами спешивались и, перейдя дорогу, направлялись к подъездам Министерства обороны на Знаменке в том месте, где она впадает в Арбатскую площадь. Из дверей министерства на улицу к ним выходили озабоченные офицеры и вполне дружелюбно, по-свойски, если не задушевно, вели приглушенные разговоры. Понятно было, что стороны о чем-то сговариваются, все то и дело кивали головами. Это происходило у меня на глазах, в подтверждениях или опровержениях не нуждаюсь.
Спустя два с лишним часа из проходящей машины автоматной очередью было обстреляно здание телеграфного агентства у Никитских ворот, что в квартале от оцепленного здания Министерства обороны.
Подъехавшему на служебной машине к воротам министерского гаража солдату боевики перекрыли въезд. До меня долетели слова: «Уезжай! Кончился твой гараж!»
Ночью боевики сняли оцепление, свернули флаги, быстро и молча ушли.
Я понимал, что если боевые действия перекинутся под землю, где находятся коммуникации жизнеобеспечения города, могут возникнуть непредсказуемые последствия. Не говоря уже о том, что обстановка осложнится, бои приобретут затяжной характер. У меня состоялись телефонные разговоры с разными должностными лицами, мы решили, что лучше предупредить нежелательное развитие событий.
Нелепый штурм «Белого дома» к тому времени закончился, здание дымилось, с крыш в окрестностях постреливали снайперы. Я приехал на контрольно-пропускной пункт наружного оцепления, автоматчики сопровождения передавали меня от одного офицера к другому, с поста на пост. Вскоре я оказался в штабе, развернутом на первом этаже «Белого дома».
И вновь меня передавали от одних погон к другим, звания с каждой передачей росли. Дело дошло до генералов, которые в свою очередь стали передавать меня друг другу. На ходу состоялось маленькое совещание, мы обсудили создавшееся положение.
Герметичные двери главного бункера, обозначенного в документах как объект N_100, о котором я довольно подробно писал в романе, оказались заблокированными изнутри, дверь пришлось взрывать. Выяснилось, что штурвал герметичности с внутренней стороны оборонявшиеся заклинили металлическим пожарным брандспойтом. За дверью никого не нашли, все успели уйти. Повсюду валялись бутылки из-под выпивки, несколько фашистских нагрудных значков со свастикой.
В сухом коллекторе под сотым бункером работали саперы, под ногами повсюду звенело битое стекло, тянуло гарью, из торопливых разговоров пробегающих военных я понял, что часть боевиков ушла подземными ходами, но многие помещения еще не проверили и соваться туда опасно.
Не могу сказать, что мое присутствие вызывало у военных бурную радость. «У нас свои специалисты, свои схемы, поэтажные планы», — с досадой говорили мне полковники и генералы. «Поэтому они уходят», хмыкнул я, понимая, какая я для них обуза и что лучший исход для военных если все рассосется само собой.
Ссылки на схемы и планы, на своих специалистов я слышал постоянно до и после. Я не видел, но думаю, что вряд ли все ходы и полости обозначены на официальных картах, они обычно учитывают только новострой. Между тем в глубине земли с незапамятных времен таятся старые заброшенные каменоломни, карьеры, горные выработки, осыпавшиеся забои, подвалы давно снесенных церквей и зданий, забытые склады, винные погреба — узнать об этом можно лишь излазив на собственном животе. Изданный в 1913 году атлас старых коллекторов, штолен, сточных каналов, русел рек и ручьев столь обширен, что перенести его на современную карту просто невозможно.
Три дня после штурма генералы назначали мне встречи в «Белом доме», я исправно являлся, но каждый раз находились дела поважнее. Я понял, что если кто и скрывается под землей, ему дают возможность уйти. Мне позвонил один из аппаратчиков среднего звена и подтвердил мою догадку: «Ушли и ушли. Пусть уходят».
«Альбиносы» безжалостны и неумолимы, раскаяние им неведомо, смирение — не их свойство. Те, кто ушел, не станут миротворцами. Нацисты и коммунисты — не та публика. Подвернется удобный случай, они начнут все сначала.
