— Это ты серьезно, Карп Васильевич?
— Вполне серьезно. И чтоб не откладывать… давай сейчас и подберем людей.
Зоя слыхала, как отец называл фамилии трактористов — он называл действительно самых лучших. Может, и Оксану Бойко назовет? Хотела ли этого Зоя? Конечно… Пусть перешла бы Оксана на лесозащитную, может забыл бы о ней Савва Грек и стал бы замечать других!
Но отец почему-то не называет Оксану. Хотя, видимо, думает сейчас над этим. Ведь речь идет как раз об ее восьмой бригаде…
Так и не назвал.
Разочарованная Зоя услыхала из отцовских уст фамилию другого тракториста из бригады Оксаны Бойко.
На другой день Оксана примчалась в МТС на мотоцикле. Ветром ворвалась в контору и, узнав, что директора нет, накинулась на старшего агронома.
— Что это такое, я вас спрашиваю? Вы хотите развалить мою бригаду, забрать от меня самых лучших трактористов?
— Не трактористов, а тракториста, — спокойно урезонивал Оксану агроном. — Одного.
— Так почему именно Опришко?
— А почему не Опришко? Ты же знаешь, куда это… На лесозащитную.
— Чужому дядьке!
— Не чужому дядьке, товарищ Бойко, а для нас же, для общего дела…
Зоя слушала, улыбаясь тому, что «мать-героиня», быстро переориентировавшись, уже убеждает Оксану отцовскими доводами.
Через некоторое время, проходя по коридору, Зоя поздоровалась с трактористкой. Ладонь у Оксаны была в мазуте, и вместо нее она подставила свой полный загорелый локоть.
Заглушая обиду, девушка должна была пожать сопернице локоть.
«Зачем она это делает? — горько думала Зоя позже. — Чтоб подчеркнуть, что я белоручка? Но разве могут все быть такими, как она, Оксана? Может, и мне хотелось бы надеть такие же защитные очки, мчаться ветром по полю, смело трясти агронома за душу… Но ведь не у каждого оксанин характер, и в конце концов в скромной радиорубке тоже нужно кому-то сидеть… Конечно, ей неприятны и мои босоножки, и мои заплетенные косы, и мои белые руки. Но разве я виновата в этом? И даже в том, что мне очень нравится Савва Грек — разве я перед кем-нибудь виновата?»
Когда Оксана уехала, конторские девушки, смеясь, говорили Зое:
— Ну и клятая же у тебя будет мачеха! Огонь!
— С чего вы взяли, что… у меня?
— А ты будто и не знаешь, что она давно уже сохнет по Карпу Васильевичу…
«Как же, сохнет! — подумала Зоя. — Ходит такая раскормленная, в комбинезон не вмещается».
— Выдумки, — возразила Зоя подругам. — Там будто бы Савва наш…
— Савва там тянет пустой номер, Зойка… Ничего он там не добьется!
«А все-таки добивается! — воскликнула в душе Зоя. — Сами девчата говорят… Не может быть, чтобы он — да не достиг своего!»
Девушке казалось, что все смотрят на механика ее глазами, что для всех он такой же неотразимый, такой же прекрасный, как и для нее.
Конечно, девушки шутят, говоря, будто Оксана «сохнет»… А хотя б даже и сохла… Может, лучше, чтоб она была Зое мачехой, чем…
Соперницей стоит она перед Зоей сегодня, соперницей будет стоять перед нею и завтра, и послезавтра!
Иногда из эфира к Зое неожиданно прорывались какие-то посторонние голоса и тоже запрашивали о дожде. Ничего в этом не было удивительного: радиофицированных МТС с каждым годом становилось на юге все больше и больше.
Один такой голос до глубины души поразил девушку. Вероятно, если бы сквозь эфир к ней донеслись позывные Марса, она не была бы так взволнована, как услышав этот голос. В отличие от других, он был безгранично радостный, счастливо тревожный, задушевный. Зазвенел будто совсем близко, Зоя даже вздрогнула от неожиданности. Дважды подряд неизвестный повторил энергично и радостно:
— Ты видишь тучу? Ты видишь тучу?..
И исчез, затерялся в эфире. Оглушенная девушка мельком выглянула в окно, отыскивая в небе загадочную тучу, но никакой тучи не увидела. «Да ведь это он не ко мне! — спохватилась, наконец, Зоя. — Это он обращался к кому-то из своих, а ко мне прорвался случайно… Но какой хороший, приятный голос… Как будто саввин!»
В этот день она не раз ловила себя на том, что опять хочет услышать этот загадочный юношеский голос. Пусть бы сказал еще что-нибудь, пусть бы рассказал подробнее о той радостной туче: где она сейчас, с какой стороны ее высматривать…
Однако неизвестный голос больше не повторялся. «Интересно, кто бы это мог быть? — спрашивала себя Зоя. — Лесозащитная станция или какой-нибудь летчик с приморского аэродрома? Почему бы нет? Возможно, он поднялся так высоко, что увидел дождевые тучи, которые уже движутся сюда…»
Между тем солнце палило, как и раньше. Открытые небу хлеба, казалось, из последних сил цеплялись за жизнь. Больно было смотреть на них.
Когда Зоя под свежим впечатлением рассказала подругам об услышанном ею таинственном голосе, девушек разобрало любопытство.
— По-твоему, кто же это?
Зоя улыбалась.
— Друг.
Она промолчала о том, что голос, донесший до нее добрую весть, был для нее похож на голос Саввы. Девушки допытывались шутя:
— Ты, Зойка, наверное, не все нам рассказала. Признавайся, где это ты завела друзей?
— Везде, — серьезно ответила Зоя и обвела рукой вокруг.
А во второй половине дня наступило, наконец, долгожданное…
Из-за горизонта медленно выполз чуть заметный краешек синей тучи. Залитая солнцем степь сразу притихла, затаила дыхание, как бы ожидая, что из этого выйдет. А краешек тем временем упрямо тянулся вверх, разрастался вширь, постепенно превращаясь в тучу, в темносиний горный хребет, который скоро уже закрыл собою огромный сектор неба.
И вдруг хребет разломился, огненная трещина пересекла его поперек, сверху до самого низа. Загремело. Облегченно вздохнула степь, и радостнее стало вокруг.
Все пришло в движение. Пока в небе нарастала гроза, пока там все переворачивалось, гудело и строилось, табуны вихрей помчались по равнине, по потемневшим степям, заволновались, забурунили зеленые валы лесополос, засуетились в воздухе птицы.
Нежным шелестом отозвались на все, что происходило вокруг, акации, посаженные возле конторы.
Карп Васильевич, разительно помолодевший, уже стоял на крыльце и, скинув фуражку, смотрел вверх, словно ожидая оттуда кого-то дорогого, желанного…
Вышел на крыльцо и старший агроном, и природа приветствовала его свежим, мощным каскадом грома. Рабочие, выбежав из мастерских, радостно перекликались во дворе, конторские девушки, свесившись из окон, вскрикивали в испуге, а «мать-героиня», оглушенный первым, близким громом, живо метнулся к дверному косяку и оперся о него спиной, — чтоб весь год не ломило поясницу.
Зоя щебетала в своей рубке. Как только показался на горизонте тот далекий краешек, она кинулась к карте, разостланной на отдельном столе и утыканной красными флажками. Все бригады были перед радисткой как на ладони. Взволнованно оглядывая их, Зоя старалась определить, которым из них уже «все видно», а какие еще ничего не знают. Вот тут, наверное, уже бегут по нивам первые радостные тени,
