– Надо же! И запаска у меня едва держит, латаная. Десять километров проедешь – и спустит. Вот черт! Нет, это мне за дело, – сказал он с чувством. – Чтоб лопухом не был. Федькин участок, ему и ехать. Он, паразит, отвертелся, а я – как же, сознательный, прыть свою надо показать!..
Он стащил с себя куртку, бросил на сиденье, вынул из машины домкрат, коробку, стоявшую под ногами Мальвины. В ней, правда, оказались гаечные ключи разных размеров, отвертки, молоток, пассатижи. Включил переносную лампу на длинном шнуре, сунул Мальвине:
– Свети!
Быстро и ловко подняв домкратом машину, он стал отвинчивать на колесе крепежные гайки.
Держа в руках лампу, Мальвина присела рядом с Иваном на корточки.
Плечи у него были широкие, бугры мускулов выпукло ходили под тельняшкой. Руки двигались мастеровито, уверенно.
– А коленочки-то – первый сорт! – сказал он, скосив на Мальвину глаза, и даже аппетитно прицокнул языком.
Мальвина поспешно отодвинулась назад, направила лампу так, чтобы свет не падал на ее оголенные колени.
– Так поделись, куда же ты шла – на танцульки, на свиданье?
Досада и злость в Иване уже пригасли; видать, он не умел долго держать в себе плохое настроение.
– Смотрю – идет девочка, вся как с картинки, чистенькая, наглаженная, туфельки…
– Так вам не дорога была нужна, а только знакомство завести! – сказала Мальвина с нарочитым укором, как бы разоблачая Ивана.
– Сказать откровенно?
– Откровенно.
– Совсем откровенно?
– Совсем.
– Нет, мне нужна была только дорога. А девчонок у нас в городе – сколько угодно. Тоже – чистенькие, наглаженные, в лаковых туфельках…
Он сказал серьезно, без улыбки, и в конце взглянул на Мальвину тоже серьезным, холодным даже взглядом, – как бы и взглядом подтверждая искренность своих слов Но она разгадала: он опять играет, шутит. И смотрит, какое впечатление произвели его нарочно жестокие слова. Тем не менее ответ его скребнул Мальвину по сердцу.
– Дай-ка мне шведский ключ, – кивнул он на раскрытую железную коробку.
Она вынула ключ, подала.
– Гляди-ка! – удивился он. – Знаешь! Откуда ты знаешь, что это шведский ключ?
– У меня папа шофер.
– А ты-то сама чего делаешь? Доярка, свинарка, птичница?
– Педучилище окончила.
– Значит, учительница?
Мальвина кивнула. Что-то не позволило ей сказать что она не учительница, а только воспитательница в детском саду. «Няня» – так называют ее деревенские женщины, не вникая, кто воспитывает, а кто нянчит.
– Дважды два – четыре? – засмеялся Иван. – И как – ученики тебя слушаются?
Мальвина вспомнила своих четырехлеток, их глазенки, широко открытые на нее, когда она что-нибудь рассказывает им на прогулках – про травы или цветы, про птиц, про колхозные машины.
– Еще как! – ответила она. – Вы бы только по смотрели!
– Слушай, – сказал Иван, – а что ты всё «вы», «вы»? Что я – дядя с усами? Давай-ка на «ты», так лучше.
– Хорошо, – сказала Мальвина, чувствуя, как у нее отчего-то перехватывает сердце.
– Посвети-ка сюда… А теперь – сюда…
Иван поставил на место поврежденного колеса запасное, стал быстро навинчивать гайки, туго затягивая каждую ключом. На лбу его выступил пот, заблестел капельками.
– Все! – сказал он, бросая ключ, выпрямляясь. – Спасибо, помогла. Дай я тебя за это поцелую!
– Что вы! – успела сказать Мальвина.
Протянув руки, не касаясь ее платья испачканными ладонями, он обхватил ее локтями, притянул к себе. Она толкнулась в его жарко дышавшую грудь и в каком-то секундном, парализовавшем ее безмолвии даже не сделала движения отклониться, упереться хотя бы своими руками. Он нашел ее полураскрытые, влажные губы и мягко и крепко, продолжительно поцеловал. Она ощутила влагу его рта, поцелуй ее одурманил, и когда он отпустил ее, она несколько мгновений простояла, как оглушенная, приходя в себя. Потом сказала:
– Вы со всеми так?
– «Ты».
– Ты со всеми так?
– Со всеми без исключения, – сказал он весело. – Кого люблю и кто меня любит.
– Ты женатый? – спросила она. Этот вопрос был в ней все время, он сверлил ее изнутри, жег, – еще с того момента, как она села в машину.
– А как же, конечно! – тут же отозвался он. – Жена и трое детей. И злая теща в придачу.
– Нет, правда? – спросила она упавшим голосом.
– Мне двадцать три всего, какая может быть женитьба? Еще учиться пять лет, гранит науки грызть… Садись, поехали!
Он быстро засунул в машину домкрат, ящик с инструментами. Запустил мотор, погнал «газик» по дороге, петлявшей меж колючих репейников.
– Собственно, а чего я гоню? – вдруг остановил он себя вопросом и резко сбавил газ. – Все равно на запаске никуда не уедешь. Доставлю тебя на место, и придется прокол латать. Ну, дурак я, дурак! Сегодня по телеку киевское «Динамо» с ленинградским «Зенитом», «Адъютант его превосходительства», вторая серия… В парк можно было сходить, ребята наши там соберутся… А я вот где кантуюсь, в Маляевке какой- то! Так, что ль, деревня твоя называется?
– Так.
– Чего же здесь – колхоз, совхоз?
– Колхоз «Родина».
– Ну и как?
– Что?
– Жизнь колхозная?
– Ничего, живем.
– И нравится?
– Я деревню люблю.
– Так уж?
– Природа, воздух. Суеты этой вашей городской нет. Кто в деревне родился, тот ее не может не любить.
– То-то от вас, таких любителей природы, в городе тесно… Я по своим дружкам флотским знаю. Ни один назад вернуться не хотел. На БАМ, на стройки, даже в пустыню, только не к себе домой, в такую вот Маляевку…
– Не все же так.
– Абсолютное большинство.
– Конечно, больше стремятся на производство, – согласилась Мальвина. – Там и заработки выше, и условия. Можно работать и учиться, в инженеры выйти.
– А тебе не скушно здесь?
– Бывает…
«Газик» уже ехал между домами по деревенским проулкам.
– Тебя где ссадить?
