– Далёко?
– Под Брянск, в племхоз.
– Ого! – присвистнул кто-то удивленно.
Будаков не стал больше ничего пояснять, предоставив шоферам самим оценивать его сообщение. Большинство среди них – молодежь. Одни после сельской десятилетки окончили водительские курсы в райцентре, другие изучили шоферское дело на службе в армии. Технику, ничего не скажешь, все они знают хорошо, и на курсах, и в армии учат неплохо, но ездить им приходилось, в основном, внутри колхоза да по грейдерным дорогам своего района. Перед большими автомагистралями, дальними рейсами у всех у них не то чтобы страх, но вполне естественная робость, и тот, кто уже «ходил по трассе», кому доверяют дальние рейсы – в их глазах имеет особую цену, особый авторитет и почет.
Будаков знал почтительное отношение к себе молодых шоферов, но никогда не козырял своим отличием от них, не важничал. Просто он намного старше – вот и все. Когда-нибудь и они наберутся опыта и, может, даже еще превзойдут его, Будакова. Не мудрено. Хороших дорог всё больше и больше, год назад проложили асфальт от райцентра до Воронежа, не за горами время, когда ровные ленты асфальта соединят все до единого районные села, и всем шоферам подряд станут привычными высокие скорости, строгий порядок автомобильных шоссе, где только гляди да гляди, будь начеку, а то вмиг расплатишься за свое невнимание или небрежность.
Будаков сам когда-то был таким, как эта молодежь. Четверть века назад, когда он начинал свою шоферскую жизнь, внутри области вообще ни одной твердой дороги не было, только щебневое пыльное Задонское шоссе, и тогда тоже шоферы с уважением, даже еще большим, смотрели на тех, кому довелось побывать вблизи Москвы, выезжать на настоящие автомобильные магистрали. Эти рассказы слушались, как воспоминания моряков, побывавших в неведомых краях, полных небывалых, удивительных вещей.
Павел Дударев обрадовался, как мальчишка, что он назначен в напарники. Во-первых, интересно прокатиться так далеко, повидать попутные места, незнакомые города и городишки. Он еще не бывал нигде. Колхоз, армия, опять колхоз – и всё. Даже Москву не видел, а в Москве кто сейчас не бывал? Во-вторых, от ездивших в такие поездки он знал, что это дело калымное, на дорогах всегда просятся пассажиры. Подвез – вот тебе с носа полтинник, а то и рубль. И обед, и ужин, и курево, и бутылка – считай, задаром! Невысокого росточка, верткий, чернявый, по моде деревенских парней отрастивший волосы по самые плечи, он тут же возбужденно взгорячился и весь внутренне заспешил – в готовности исполнять команды Будакова, скорей наладить машину к рейсу и тронуться в путь.
А Будаков, напротив, не стал торопиться. Присев на подножку своего старенького, но опрятного «ГАЗа», старательно подкрашенного там, где облупилась краска, он вытащил пачку «Примы», закурил, и стал размышлять, что надлежит сделать с машиной, чтобы она не подвела в пути. Он всегда так делал – сначала неторопливо намечал в уме, а уже потом приступал к делу. А то если засуетишься не подумав, обязательно что-нибудь забудешь, упустишь, а потом – кляни самого себя, свой спех и забывчивость.
Грузовики один за другим съезжали с гаражного двора, гремуче встряхивая пустыми разболтанными кузовами, и резво устремлялись вдаль, взбивая дорожную пыль. Веселая, азартная это работа – возить с полей зеленое, влажное от собственного сока крошево, шоферы ее любят. И нетрудно, и заработки набегают приличные, и вообще это время летней заготовки кормов – вроде праздника, особенно если еще такие вот погожие, ясные дни, сухие дороги. Удовольствие – да и только!
Так, соображал про себя Будаков, значит, прежде всего – свечи в керосине промыть, почистить. Карбюратор продуть, жиклеры. Установку зажигания проверить, что-то, кажется, поздноватым оно стало, сбилось. Клапаны он недавно регулировал, трогать их не надо. Тормоза тоже в порядке, колодки новые. Колеса надо внимательно просмотреть, нет ли гвоздей в протекторе. А то, бывает, влезет, и ездишь с ним. А потом он и камеру проколет на ходу. А на трассе такое происшествие – не дай бог. Машину сейчас же понесет в сторону, в кювет или на встречные. Вот и авария.
Подготовка протянулась до обеда. Залив полные баки бензина, Будаков подогнал «газон» к своему дому. Даша, жена, отпросившаяся с молочного завода проводить мужа, он еще в дом не вошел – уже поставила для него на стол полную миску жирных щей.
Будаков наскоро похлебал. Поднялся.
Даша подала ему сумочку с дорожными харчами, в нагрудный пиджачный кармашек сунула бумажку.
– Я тут тебе записала размеры. Посмотри там, где останавливаться будете, маечки для Витюшки, джинсы. Просит – и всё, сладу с ним нет. И обувку какую-нибудь летнюю, хоть кеды, все равно. Полботинки свои он уже добил совсем футболом этим окаянным, а в нашем магазине его номеров нету…
Павел Дударев, тоже бегавший домой подзаправиться и захватить нужные в дороге вещички, уже сидел в кабине.
– Поосторожней, Алеша, – попросила Даша.
Будаков чуть усмехнулся. Заботливая у него жена, да чересчур. Каждый раз она ему это напоминает. Не то он сам не смыслит?
– Ничего, не впервой. Ну, бывайте тут… Помидоры полей, а то желтеть уже стали…
– Папа, и я с тобой! Хоть до моста! – попросился Витюшка, самый младший из сыновей, третий по счету.
Пока Будаков ел щи, он то вертелся возле стола, то выбегал на улицу к стоявшей машине. Поглядеть на него – просто дикаренок. На голом коричневом теле одни трусы. Волосы почти белы от солнца, вихрами в разные стороны. Давно бы надо остричь, да не дается, сразу же в крик и слезы. И до таких малолеток длинноволосая мода докатилась. На щеке – засохшая ссадина. Тоже, должно быть, футбольного происхождения, как и все его ежедневные синяки и шишки.
– Ладно, садись, – разрешил Будаков.
Он помог мальчишке взобраться на высокую для него подножку, а там его подхватил Павел, посадил к себе на колени.
Будаков зашел с левой стороны кабины, сел за руль, прихлопнул дверцу.
Давным-давно, перед самой войной, он был таким же точно пацаном, гордым тем, что отец его Дмитрий Матвеич – эмтээсовский шофер, ездит на полуторке. Это сейчас шоферы в деревне – через одного человека, а тогда профессия эта только начиналась, и в глазах мальчишек шофера были необыкновенные люди. Вот так же караулил он счастливые минуты, когда отец заезжал на машине домой, и вот так же просился прокатиться в кабине, и отец не отказывал, катал часто – до того же моста на выезде из деревни. Мост и тогда существовал. Не такой, правда, пожиже, поуже, из хлипких бревен. Прочней тогда и не требовалось, техники в селе было еще не богато, ездили и работали, в основном, на волах и на лошадях.
Оттого, что он покидал деревню и дом на несколько дней и впереди предстояла длинная и трудная дорога, на которой всякое может случиться, и внутри, под сердцем, томяще шевелилось чувство разлуки со всем родным ему и домашним, Будакова пронзило это сходство между восьмилетним Витюшкой и им самим – из той давней, предвоенной поры, и остро всплыла память об отце. Он был рослый, рукастый, весь точно обугленный, прожженный насквозь солнцем, от него всегда заманчиво пахло машиной: кожей сиденья, резиной, маслом, дорожной и хлебной пылью. Бесконечно много прошло с той поры лет, но даже отцовскую полуторку не забыл Будаков и мог бы узнать из десятка других таких же машин. Стоит ему закрыть глаза – и вот она вся перед ним: темно-зеленый тусклый лак капота и помятых крыльев, желтоватое, местами расслоившееся внутри ветровое стекло, черный, всегда горячий летом руль в мелких бугорках снизу – чтоб плотней, удобней охватывали его пальцы, стертые до белого металла педали… С этой своей эмтээсовской полуторкой отправился отец на фронт, когда началась война, и не вернулся…
Перед мостом Будаков остановил машину, высадил Витюшку. Тронулся, выглянул из кабины в открытое окно. Витюшка стоял на обочине: вихрастый, все косточки наружу, ножки тонкие, как две соломинки, – смотрел вслед. На этом же месте, бывало, стоял он сам, Алексей, провожая отца, и смотрел, пока машина не скрывалась вдали…
2
– Ну, всё, оторвались… – радуясь, сказал Павел. Он поудобнее откинулся на спинку сиденья, вытянул ноги. – Полчаса – и Хава, еще часок – и на трассе…
– Не говори – гоп… – рассудительно ответил Будаков.
