– Соскучилась, сестренка?
– Ох, соскучилась. – Она в ответ и заплакала.
– Ну, чего ты ревешь? – я ей тихонько. – Смотри, как за это время выросла. Не маленькая уже и слезы свои показывать недругам не должна.
А она ручонками вцепилась в меня крепко-накрепко.
– Ой, Добрынюшка, – шепчет в ответ, – истосковалась я вся.
– Понимаю, Малушенька, только потерпеть надобно. Вот и батюшка велел передать, чтобы крепилась ты. Чтоб держалась, как княжне Древлянской подобает.
– Так ты видел его? Как он там?
– Нет, – покачал я головой, – не видел. Он мне весточку передал. Все с ним в порядке. И о нас с тобой у него душа болит…
– Здраве буде, княжич, – это к нам Загляда с Владаной подошли.
– Был княжич, да весь вышел, – я им в ответ, – в конюхах я ныне у кагана Святослава.
– Для нас, Добрый, – Владана сказала, – ты как ни рядись, все одно княжичем останешься.
– И на том спасибо, – улыбнулся я невесело. – Как вы тут, девки?
– Ничего, – Загляда вздохнула.
– Не обижают вас?
– Была тут одна, – Владана косу поправила, под кокошник ее запрятала, – уж больно нравилось ей княжну шпынять.
– И что? – напрягся я.
– Кипятком она ошпарилась, – Малуша мне тихонько. – Вроде как нечаянно, – а сама на Владану кивнула.
– Не бойся, княжич, – Загляда мне улыбнулась, – мы Малушу в обиду не дадим.
– Помогай вам Даждьбоже, – поклонился я им.
– Добрыня! – слышу, Кветан кричит. – Поспеши!
– Все, девки, пора мне.
Обнялись мы, я Малушу поцеловал и к конюхам поспешил.
– Коли батюшку увидишь, кланяйся ему! – мне вдогонку сестренка крикнула.
– Обязательно, – оглянулся я, а сам подумал: «Теперь уж скоро увижу».
– Ну, что, Добрыня, повидался со своими? – спросил меня Кот, когда я в сани забрался.
– Повидался, – ответил я. – А чего мы в Ольговичи-то заезжали?
– Так ведь все одно по дороге нам, – улыбнулся Кветан.
– Ой, спасибо, братцы, что уважили.
– Из спасибо шубы не сошьешь, – смеется Кот, а у самого, гляжу, на усишках сметана след оставила.
– Так ты и без шубы в накладе не остался, – пихнул я его. – Небось, уж кого-то ублажил?
– Не-е, – смеется он в ответ, – не успел. За титьки подергал только. А титьки, я тебе скажу, знатные. Во-о-от такие!
– Ты на себе-то не показывай, – засмеялся кто-то из конюхов.
– А что так? – удивился Кот.
– Да, говорят, что покажешь на себе, то и вырастет.
– Чур мя! Чур! – запричитал Кот и захлопал себя по груди.
Тут уж все не выдержали. На гогот его подняли.
– Но-о-о! – крикнул Кветан и за гужу дернул. – Давай, Буян, выноси!
И сани наши дальше покатили.
До заимки мы добрались ближе к полудню.
На опушке запорошенного снегом бора, на берегу скованной морозом речушки, стояло обнесенное частоколом просторное подворье. Даже не подворье, а крепостица малая. Охотничья заимка кагана Киевского. Заложенная еще Хольгом, захиревшая при Ингваре, при сыне его, Святославе, заимка снова востребованной стала. По осени подновили холопы частокол, начали ров вокруг стен копать, да не успели до зимы. Только мосток подвесной перекинули, да еще на берегу пристаньку соорудили. Только пристань по зиме без надобности, а вот мосток как раз впору. По этому мосту мы и въехали в тесовые ворота, на широкий двор.
Шумно нас заимка встретила: гомоном многоязыким, лаем собачьим, суматохой холопской. Охотничьи люди суетятся, псари на собачек покрикивают, стольники с кухарками перебранку затеяли – хозяева на подходе, а снедь еще не готова. Ключник на банщиков орет, какого, дескать, хрена рано топить начали? Дрова прогорели – парные выстужаются. Одним словом – к большой охоте подготовка идет.
