– Волшебник превратил меня в невидимку. Но это ненадолго. Иногда ты будешь видеть мое лицо и все время чувствовать мое присутствие. А потом, мы ведь здесь с тобой не навсегда. Как только ты захочешь, мы вернемся на Петроградскую сторону.
– А как ты попала сюда?
– Так же, как и ты, с помощью машины, изобретенной водопроводчиком дядей Васей.
– Но раньше же ты не верила в возможность проходить в другое измерение сквозь мою картину, изображающую лес. Ты говорила мне: «У тебя не все дома». Ах, как я не любил эти слова, почти так же, как усмешку нашего общего знакомого.
– Ты потише о нашем общем знакомом. Ведь он и есть тот волшебник, который смотрел на тебя из зеркала и изображал мистера Пикквика. Он великий артист.
– И кажется, философ тоже?
– Да, но, к сожалению, скептик. Даже здесь, в этом чудесном краю, где человеческому разуму и науке удалось очистить природу, реки и озера, леса и рощи, сделать чистым небо, даже здесь он всем и всеми недоволен, и больше всего самим собой.
– Но зачем же тогда он превращает себя в Пикквика?
– Чтобы проверить свои способности. Он протей.
– Протей? Откуда, Анюта, ты узнала это античное слово?
– Из энциклопедии, которую ты выписал, когда мы зарегистрировались во Дворце бракосочетания.
– Но ты, как я только теперь заметил, знаешь больше, чем я подозревал. Ты стала гораздо духовнее и интеллигентнее. Уж не взвалил ли этот волшебник на себя обязанность просвещать тебя?
– Этот волшебник – тайный враг просвещения, хотя и кандидат археологических наук.
– Он говорил мне, что он химик.
– Нет, он археолог. Раскапывает курганы. Считает, что он должен быть просвещенным, а другим просвещение ни к чему. Он индивидуалист, как и подобает волшебнику. Но хотя он индивидуалист, он очень интересуется патриархально-родовым обществом. Но тише! Он, кажется, идет за нами. Он очень заботится о своем здоровье и любит прогуливаться на чистом воздухе. В институте археологии, где он работает, его недолюбливают.
– За что?
– За его привычку кидать черные шары на защитах диссертаций, разумеется, после того, как он до небес превозносил диссертанта. Осторожные диссертанты стараются защищать свои диссертации, когда он путешествует. Он очень любит ездить за границу. Но с тех пор как он узнал о волшебном свойстве машины, изобретенной дядей Васей, он стал проникать и в другие геометрические измерения и эпохи.
– Но зачем же он тогда высмеивал гениального водопроводчика и его машину?
– Он думал, что ты уберешь ее из мастерской и он ее присвоит.
– А как он попал сюда?
– Заказал ключ от твоей мастерской и стал туда заходить по ночам, когда ты был дома.
50
И вот я дома, в Ждановском районе, а рядом со мной Анюта. Она жарила яичницу на газовой плите и подогревала кофе вполне визуальными руками. И она тоже была визуальной, вполне видимой и не пыталась раствориться в пленэре, как растворяются вполне субстанциальные образы на полотнах импрессионистов. И поблизости не было никакого волшебника – ни доброго, ни злого, но волшебство продолжалось, притворяясь обыденностью, как всегда, когда я пребывал по эту, а не по ту сторону холста с изображением леса.
Холст уже исчез из моей мастерской, его приобрела закупочная комиссий – не только из-за того, что он очень понравился одному из членов комиссии, а для того, чтобы поощрить молодого художника, которого похвалили в газетах.
Я расстался не без колебаний со своей картиной, как-никак я лишал себя возможности попадать в другие измерения. Как выяснилось, дело было не только в чудесной машине, изобретенной дядей Васей, но и в картине, явно мне удавшейся и потому способной переносить ее создателя в другие эпохи и миры.
Я был почти уверен, что мне больше не удастся создать такую необыкновенную картину, но не очень жалел об этом. Ведь рядом со мной была Анюта, а она была прекраснее любой самой прекрасной картины. И оттого что она была рядом со мной, и дом, и улица, и город мне казались прекраснее всего, что я мог увидеть в любом другом измерении и в любой другой эпохе.
Не я выбрал время и место, когда и где мне было суждено появиться на свет и жить. За меня это сделал случай, и случай свел меня с Анютой, и только теперь я понял, как хорошо жить в своем измерении, в трехмерном мире, над которым плывут облака так же медленно, как они плыли в моей картине «Лес».
Моя картина «Лес», как выяснилось позже, попала в Новосибирский музей, и я получил письмо от одного из сотрудников музея, что он собирается писать статью об этой моей картине и ее странных свойствах, а также о ее сходстве со знаменитым рассказом Герберта Уэллса «Калитка в стене».
Картина звала зрителя в другие измерения и в другие эпохи – в прошлое и будущее, звала и одновременно не пускала, потому что она была все же не машиной времени, а картиной.
И, отвечая на вопросы искусствоведа, собиравшего материал для статьи, я рассказал все, что известно читателю, в том числе и об изобретении дяди Васи, которое куда-то исчезло вместе с загадочным водопроводчиком.
В гипотезу почтальона Гоши, что водопроводчик был пришельцем, я не верил.
В жилуправлении мне сказали, что водопроводчик уволился по собственному желанию и уехал на станцию Мга.
