– В школе его нет. Он у нас. Я нашла его и принесла к себе. Отец мой очень удивился, когда он начал читать стихи. «Вещь, – сказал он мне, – и грустит. Странно». А я говорю отцу: «Талант может заставить грустить даже вещь». И теперь Алик живет у нас в лесу.
– Живет? Ты не оговорилась?
– Ты прав. Большей частью не живет, а пребывает, как все вещи. Но временами оживает, когда читает стихи. Ты надолго приехал?
– Дня на два, на три.
– А зачем?
– Повидаться с тобой. Я все время думаю о тебе. Но наш институт далеко от твоих лесов. И вот теперь мне наконец удалось выбраться и прилететь.
– Значит, ты все-таки вспомнил обо мне?
– Вспомнил? Не то слово. Я все время думал о тебе. И когда оставался один, вынимал из кармана твое убегающее изображение. А ты еще спрашиваешь, вспоминал ли я.
– Я думаю, что вспоминал не ты, а искусственное вспоминающее устройство. Мне брат рассказывал, что в вашем институте ученые и инженеры работают над заменой естественной памяти машинной. Правда ли это?
– Правда. Через несколько лет они сделают ее.
– И значит, через несколько лет вспоминать эти леса и меня будешь не ты!
– А кто же?
– Машина, которой ты поручишь это.
– Я никогда не поручу это машине! Никогда! И сейчас я боюсь, что ты скажешь…
– Что я скажу?
– Что говорила всегда, встречаясь со мной: «Ну прощай! Мне надо идти!»
– Мне действительно надо идти, Микеланджело. Меня ждет отец. Я должна накрыть на стол… мой отец не пользуется услугами роботов.
– Почему?
– Потому что они напоминают ему о его жизни на Марсе. Там все делают роботы. Без роботов там люди не смогли бы жить. А в лесу они не нужны.
– Но вы же взяли к себе Алика. А ведь он тоже робот.
– Он не робот, а поэт. Он лирик.
– И все-таки он робот. Он искусственное существо.
– Но стихи его безыскусственны. Они как звон и плеск воды в ручье, как свист лесной птицы. Почему это, Мика?
– Почему? Это надо спросить у моего отца. Он спорил со своими противниками и уверял их, что создаст искусственного лирика. И вот он создал его. И это почти чудо – не человек, но вещь, наделенная мыслью и чувством.
– Ты прав. Он наделен глубоким чувством.
Я смотрел на Таню и вбирал в себя каждое мгновение, словно хотел остановить время. Но наступила минута, когда она сказала: «Прощай».
– Прощай, Микеланджело, – сказала она и скрылась среди деревьев.
– Прощай! – повторило лесное эхо.
14
Лабораторию проблем памяти, как я уже говорил, возглавляет Марина Вербова. Это очень красивая молодая женщина, похожая на греческую богиню. Но ей некогда думать о своей красоте. Одевается она просто и держится скромно, забывая обо всем, кроме своей работы.
Марина создала множество запоминающих машин и полумашин-полуорганизмов. Насмешливые люди говорят, что Марина создала и самое себя, сначала вытесав фигуру богини из куска мрамора, а затем наполнив ее всяческой информацией на клеточном и молекулярном уровне.
Лаборатория, возглавляемая Вербовой, рядом с нашей, в одном здании. Но всякий раз, когда я захожу туда, я чувствую себя чуточку смущенным. Почему? Не знаю сам. Может, потому, что Марина Вербова похожа на ожившую и чем-то разгневанную статую.
Смущаюсь я и сейчас, хотя Вербова не видит меня. Она разговаривает с незнакомым мне старичком, одетым в давно вышедший из моды костюм и улыбающимся старомодной улыбкой.
Я невольно прислушиваюсь к их разговору и недоумеваю. Даже в этом мире чудес и парадоксов старичок кажется скорее осколком сна, чем действительности. Меня удивляют вопросы Марины, а еще больше – ответы старичка.
М а р и н а
С т а р и ч о к. Четверг. Была бурная погода. Гремел гром. Лил дождь. Ненастье застало меня в лодке, когда я ловил рыбу. Я стал грести к берегу… Но пока добрался, весь промок до нитки.
М а р и н а
