Жорка откуда-то сзади-сбоку выглядывает. Наверное, это он меня за плечи приподнял.
Черт побери, куда же меня звездануло?!
А рука-то эта, что на глазах лежала — моя. Вижу теперь, что моя. Болтается, будто у тряпичной куклы. И не чувствую ее совсем. Оторвало, что ли? Не похоже. Куртка, сколько можно глаза скосить, целая. Кровь не хлюпает. И не болит совсем.
Надо попробовать встать.
Ног нет. Вижу их, что есть, на месте ноги. А их нет. Совсем не чую. И вторая рука, как неродная висит.
Теперь понятно.
Позвоночник.
Трандец.
Интересно: почему я так спокоен. Ведь раньше я этого больше всего на свете боялся. Сколько раз думал: если суждено, то пусть сразу между глаз какая-нибудь фигня прилетит. Хорошо бы: бац — и все…
А это…
Да, полный трандец.
Наихудший.
Дэн попробовал что-то сказать.
Побледневшие и вмиг обметавшиеся сероватой пленкой губы еле шевельнулись. Невнятный звук выскребся из пересохшего горла.
Дэн попробовал еще раз.
Скрежещущий шепот.
— Куда?
— Похоже, в шею. Ты не шевелись. Только не шевелись, — в Жоркиных глазах сверкало отчаяние. Не шевелись, до госпиталя потерпи. Потерпи, а, Дэн! Машину! Машину давайте, вашу мать!
— Дмитро, бросай нашу, бери душманскую. На «таблетке» ребята с этими уродами уедут. Бери душманскую!
Мощная фигура Ястребка склонилась навстречу Жорке. Подсунув руки под безвольно обвисшее, тяжелое, словно набитое песком, тело товарища, они вдвоем подняли Дэна и, как могли бережно, втиснули на заднее сиденье. Владик примостился рядом, положив голову Дэна себе на колени.
— Гони, Дмитро! Гони, как никогда не гонял! Но, аккуратно гони!
Бандитский уазик взрыкнул недовольно.
Получил шпоры, рванул с места.
Жорка на ходу в кабину впрыгнул, на кресло рядом с водительским.
Помчался уазик, набирая скорость на уцелевшем полотне, притормаживая перед колдобинами.
Хотя, сильно сказано — помчался.
Поквиталось время за ту атаку, за то бешеное ускорение. Рычит уазик. Гребет колесами изо всех сил. А дорога под него еле втягивается. Ползет неторопливо, хоть продави педаль до асфальта. И висит их машина в мировом пространстве, как первый спутник в космосе необъятном. Люди в ней те же, что совсем недавно в другом уазике летели кометой яростной. Но теперь вся неспешность всей Вселенной в этом кусочке пространства сконцентрировалась. Как не вовремя ты, время, мстить нам собралось!
У Ястребка из кармашка разгрузки магазин автоматный выпирает, в щеку Дэна впился. Больно так! Чувствует щека. И не поймет Дэн: мучит это его, или радует. Хоть что-то цело. Хоть что-то, хоть через боль, но о живом мире напоминает. Не все тело омертвело, обезразличилось.
Как ноет щека! А из шеи встречная боль пошла. Будто пробудил ее пластмассовый рожок, стальным рантом в живую плоть упершись. Как пурпурная магма, внезапно прорвавшая склон вулкана, мгновенно заливает цветущие сады и испепеляет все живое на своем пути, так кипящая лава нестерпимой муки из разорванных нервов, из раскрошенных позвонков Дэна ударила в его мозг, залила сердце. И не сказать ничего. Губы не слушаются по-прежнему. Горло от неудобного положения совсем пережало.
Не смотрит Ястребок в глаза Дэновы. Сил нет смотреть. Но перемог себя. Глянул. Боль увидел.
— Дай-ка, поправлю тебя. Дмитро! Потише пока! Надо Дэна переложить.
Жорка с переднего сиденья через спинку перевесился. Снова в четыре руки приподняли. И хоть не ушла боль, но взгляд у Дэна стал осмысленней. В грудь, смятую позой неловкой, со свистом полный вдох вошел.
Дэн глаза к окошку с усилием повернул: скоро там госпиталь? Ах, е! Знакомые здания Минутки на капот наползают. Вот уазик под знаменитый мост с высокими тоннельными стенами нырнул. Сколько этот мост крови выпил и сколько выпьет еще… Совсем в другую сторону едем. Не знают пока город ребята. Слышали, что госпиталь возле аэропорта — и в Ханкалу погнали. А госпиталь — в Северном.
— Не туда…
Ястребок к губам дэновым склонился:
— Что?
— Не туда. Госпиталь в Северном.
— Разворачивай! Госпиталь в Северном! Дэн, смотри, подсказывай, если можешь. Мы там не были ни разу.
— Я тоже раньше только других возил, — хотел сказать Дэн, но решил силы сберечь. Еще далеко ехать.
Видно плохо. Все лобовое стекло — в паутине трещин, грязью присохшей, заскорузлой ухлестано. Дворники не работают.
— Куда поворачивать?!
— Не вижу, стекло грязное…
— Не останавливай! Некогда! — Жорка на переднем сиденье в комок упругий собрался, ноги к груди подтянул.
— Тум! — глухо ударили берцы в стекло.
— Хрум! — ответило стеклянное полотнище. Взмахнуло прозрачно-сетчатыми крыльями, брызнуло во все стороны крошкой алмазной, упорхнуло вбок, по асфальту прокувыркалось.
В кабину ветер ворвался. Теплый. Весенний. Но не новой жизнью пахнущий, а недавними смертями, пожарищами, болью.
— Налево!
Сунжинский мост. Дворец дудаевский. На дороге пробка: не протолкнуться. Дмитро дергается и машина дергается. Зачихал мотор, закашлял… Заглох! Захлебнулся? Или, наоборот, глотнуть нечего? Вместо датчика топлива — дыра на приборной панели.
— Падла железная! Дотянуть не мог?! — в голосе у Дмитро — злоба и отчаяние.
Стартер противно скрежещет. Схватило!.. Кашлянул движок… Заглох снова!
Жорка из машины пулей вылетел. Автомат вскинул:
— Стой!
Сзади — зилок-самосвал. Водитель-чеченец по тормозам ударил, руки вверх поднял: смотрите, нет в них ничего. Жорка подскочил, дверку зилка рвет:
— Подтолкни бампером, помоги завестись!
— Па-амну машину…
— Х… с ней, с этой машиной, лишь бы доехала!
— Ка-ак скажещь.
Жорка вперед побежал. Автоматом размахивая, дорогу расчищает. Вот не понял его кто-то в «Жигулях». Или не захотел понять. Автомат гавкнул коротко. Упрямые «Жигули» взвыли, на обочину выпрыгнули, в снарядную воронку задом съехали. Водила на сиденье съежился, голову руками закрыл, под самый руль залез.
Уперся зилок уазику в задницу. Прет, как бульдозер. Уазик зарычал обиженно, выругался, черным клубом в толкача своего харкнул. Рванул вперед — от нахала подальше.
— Как ты, Дэн? Держись! Держись, братишка!
Километр! Километр не дотянули! Уже из города выскочили. Уже лесок по сторонам. За него чуть-чуть
