Пересев на колченогий табурет, поближе к печке, он еле успевал опечатывать и вписывать в протокол трофеи розыскной команды. В углу росла гора изъятых мешков, заканчивались полиэтиленовые пакеты, прихваченные с собой для упаковки вещдоков.
— Что-то мне плоховато, голова кружится, — пожаловался следователь Игорю.
— Да это, наверное, от запаха. Сколько «дури» — и курить не надо: так нанюхаешься.
Наконец обыск закончился.
Огласив протокол и закончив возню с подписями, Киряков скомандовал:
— Все в машину. Ну что, Коля, поехали.
Упорно молчавшая все это время хозяйка подошла к мужу:
— А мне с детьми теперь что делать? Говорила я тебе: не надо, не надо!..
Николай отвернулся и ссутулившись вышел.
— Плохо говорила, — не вовремя встрял участковый. И тут же пожалел об этом.
Женщина, в приступе бессильной злости и черного отчаяния, начала что-то выкрикивать, заводясь все больше и больше, пока не перешла на непрерывный яростный речитатив.
Бутубек и местные милиционеры сначала пытались урезонить ее, а потом вдруг засуетились и, повыскакивав со двора, побыстрей уселись в микроавтобус.
— Что она кричит? — спросил любопытный Игорь.
— Проклинает нас, — с суеверным ужасом ответил участковый.
— А чего вам бояться? — удивился Сава, — вы тут ни при чем, а на нас только чукотские проклятья действуют.
— Э, ты не знаешь! — неожиданно серьезно сказал Бутубек, — у уйгурок черный глаз! — И убежденно добавил:
— Приедем домой, надо к бабкам сходить, пусть снимут проклятье.
По пути в райотдел заехали в магазин и взвесили улов на промышленных весах. Только упакованная в восемь мешков марихуана потянула на семьдесят два килограмма.
— Мужики, а ведь это и по Союзу неслабый результат! — развеселился Игорь, предвкушая потрясающий телесюжет.
У операторов тоже радостно блестели глаза: не каждый день удается попасть с камерой в центр сенсации.
— Второй, — авторитетно подтвердил Бутубек, — мы месяц назад караван взяли, больше ста двадцати кило, министр поздравил, сказал, что это рекорд года. А за нами сорок восемь килограммов шло, у соседей в Казахстане.
— Ну, теперь ваш САМ доволен будет.
— А нам все равно по голове настучат, — сообщил участковый. — Сегодня еще раза два: как приедем, и когда начальник РОВД с министерством поговорит. А потом еще весь год склонять будут.
— Тебе хорошо, — грустно отозвался опер, — ты капитана получить успел, а мне теперь до пенсии в старлеях ходить.
— Ладно, не плачьте, — покровительственно завершил тему Бутубек, — поговорю с шефом, поможет.
Киряков участия в разговоре не принимал. Он сидел откинув голову на спинку сиденья и учащенно дышал.
Машина раскалилась под ярким солнышком, запах конопли стал просто нестерпимым.
— Окно откройте, — попросил кинолог, — а то собачке плохо.
— Тут человеку плохо, — озабоченно отозвался Игорь и тронул рукой лоб следователя.
— Ого, Петрович, да ты огнем горишь! Надо быстрей домой, в гостиницу.
Киряков открыл слезящиеся глаза:
— А потом специально возвращаться для допроса и очных ставок, да? Или все сроки погорят, и дело развалим. Пока не закреплюсь, никуда не поеду. Давайте в райотдел.
Картинка была что надо.
Красный, как рак, еле выговаривающий слова и время от времени теряющий нить разговора следователь допрашивал багроволицего, страдающего от ломки, косноязычного наркомана. Глаза у них были тоже одинаковые, как у родных братьев: в алых прожилках по мутному полю.
— Начальник, разреши «косячок» выкурить, не могу уже, — хрипло взмолился Николай.
— Ты что, хочешь, чтобы я с тобой на одной скамейке оказался? — голосом близнеца отозвался Петрович.
Этот диалог повторялся с периодичностью приблизительно в десять минут. Было очень похоже на то, что оба участника разговора каждый раз просто забывали о том, что тема уже обсуждалась.
Игорь, серьезно опасаясь, как бы Киряков в ходе допроса не отключился, сидел рядом с ним. Когда Петрович в третий раз выронил авторучку, Пресса взял чистый бланк, быстро переписал шапку протокола и стал вести его сам.
Заветные порошки, даже в двойной дозе, следователю не помогали. И Сава, на втором часу допроса появившийся в кабинете с подозрительно довольным лицом, позвонил в «скорую»:
— Пусть приедут, какой-нибудь укол впорют.
Еще через полчаса он, выругавшись, спросил у кого-то из местных, по виду русского:
— У вас что, «скорая помощь» пешком ходит?
— А ты встречать ее выходил?
— Зачем встречать? Ваш дежурный что, не знает, где мы, не может проводить?
— При чем тут дежурный? — удивился собеседник, — надо встретить, вежливость проявить, деньги дать. Зачем сами звонили? Вы бы нам сказали, мы бы все решили, как нужно.
— Ну и порядки тут у вас!
— Э, я здесь родился и то не всегда их понимаю, а ты хочешь за один день разобраться…
Смех смехом, но мужеству Кирякова можно было позавидовать.
Закончив допрос, он выпил литровый пузатый заварничек свежего чаю и, упрямо наклонив голову, скомандовал Игорю:
— Давай Арутюняна, проведем очную ставку.
— Когда Фрунзик вошел в кабинет, Николай все понял окончательно. Вспыхнувшая в глазах ненависть мгновенно выжгла из них боль и тоску:
— Ах, как ты мне сразу не понравился! И ведь какие хорошие люди за тебя поручились…
Фрунзик скромно потупил свои блудливые глазки.
«Хорошие люди» уже сидели в камерах райотдела и ждали своей очереди.
Когда Киряков закончил все следственные действия с Николаем и выписал «сотку», в кабинет зашел опер из райотдела, участвовавший в обыске. Пристально посмотрев на съежившегося уйгура, он с нехорошей усмешкой протянул:
— Ну что, Коля-джан, пошли. Нам с тобой теперь долго общаться…
— Сейчас, сейчас, я только хочу еще следователю сказать…
— Ну, скажи, скажи! — еще раз ухмыльнувшись, опер вышел из кабинета.
— Заберите меня, заберите, я вас прошу!
— Куда забрать? — удивился Петрович.
— К себе, в Магадан! В вашу тюрьму! Вы не понимаете, что со мной здесь будет, я прошу вас!
— Я не могу этого сделать.
— Почему?
— По разным причинам, но поверь, не могу.
— А-а-х! — словно сломавшись, Николай осел на стул.
Через несколько минут его увели.
Только в восьмом часу вечера магаданская троица добралась до своих кроватей. Видя их состояние, даже энергичный Бутубек не предпринимал попыток продолжить «культурную программу».
Но это было уже неважно.
Было сделано главное: перекрыт еще один источник отравы. СДЕЛАНО ДЕЛО.
