Деревьев уже не было, лишь скудная трава пробивалась между камнями, по которым то и дело пробегали юркие серые ящерицы; однажды я перешагнул через дремлющую на солнце змею. Ручей то спешил мне навстречу, сверкая на солнце, то исчезал под камнями, но и тогда я слышал его неустанное бормотание. Затем к этому звуку прибавился другой, более мощный. Он становился все сильнее, и за очередным поворотом я увидел водопад. Подъем стал почти отвесным, мне приходилось уже не идти, а карабкаться. Там ли я веду поиски? Разве мог тот, кого я ищу, жить в столь труднодоступном месте?
За водопадом ущелье расширилось, открылась котловина, окруженная скалами. Из-под скалы вытекал ручей. Я обошел каменный цирк, вглядываясь в скалы, заглядывая в каждую расщелину. Нигде ничего похожего на пещеру, ни одного места, которое могло бы служить прибежищем для человека. Больше искать здесь было нечего, и тем не менее уходить не хотелось; что-то очень уютное было в этой котловине, я чувствовал себя так, словно вернулся домой. Я снова пошел вокруг каменных стен. Если бы меня спросили, что я ищу теперь, я бы не смог ответить — просто смотрел и все. В одном месте я остановился. Скала здесь была совершенно ровной, словно ее отполировали. В первый раз я не обратил внимания на это. Я потрогал камень. Странно — он показался мне теплым, гораздо теплее, чем соседние участки. Я стал водить по стене рукой, гладить ее. Ощущение теплоты усиливалось, скала становилась горячей. А затем… затем камень начал исчезать! Он бледнел, делался прозрачным; еще несколько движений — и вместо твердой поверхности моя рука встретила пустоту. Стена исчезла.
Я стоял у входа в пещеру. Свод, вначале низкий, затем поднимался. Откуда-то сверху сквозь трещину в стене проникал свет. Я помедлил немного и шагнул вперед.
Пещера была обитаема. На полу лежало несколько циновок, у стены стояли пустой кувшин и чаша с сушеными плодами. Казалось, владелец жилища на время отлучился. Однако я знал, что он не вернется.
Я осмотрелся и заметил в стене неглубокую нишу. В ней стоял сделанный из камыша сундучок — точно такой же я видел в хижине того старика, который рассказал мне о «дереве духов». Рядом лежала гладкая доска, стопка бумаги и несколько ручек. Я вынул сундучок, открыл его. Несколько толстых тетрадей, распухших от записей и от частого употребления, и отдельно — исписанные листы. Передо мной был архив Кандерса — тот самый, необъяснимым образом исчезнувший из монастырского подвала.
Тетради были пронумерованы римскими цифрами. Я нашел самую первую и открыл ее.
«Угнетает страшная ограниченность человеческих достижений. Мы топчемся в тупике. Проникнуть в тайны вещества, научиться управлять наследственностью, овладеть водородным синтезом — для чего все это? Чтобы жить еще спокойнее, в еще большем достатке, получая еще больше удовольствий и минимизируя страдания. И это все? Овладеть всеми тайнами Вселенной — и остаться рабом своего тела, своих желаний. Какая убогая философия!
То, что я отчасти овладел процессами, протекающими в моем организме, ничего не меняет. Я могу останавливать дыхание и работу сердца, отчасти управлять обменом веществ, кровотоком… Ну и что? Я все тот же раб, только цепь моя длиннее. Посвятить жизнь заботе о собственном здоровье, о продлении своего бренного существования? Нет, эта перспектива меня не прельщает. Мне нужна цель, с которой я мог бы вступить в единоборство, цель, ради которой стоит жить».
«Сегодня великий день. Обычно я не ставлю в своем дневнике дат, но сегодня сделаю исключение. Итак, сегодня 12 мая 26 года. Хотя нет, сейчас уже первый час ночи, значит, уже 13-е. Сегодня я понял, что надо делать. Я нашел цель. Это же так просто! Странно, что я не видел этого раньше. Надо соединить несколько способностей, подобных моей, слить их воедино. Синтез должен дать новое качество. Можно добиться невиданного расширения человеческих возможностей! На несколько секунд перед моим мысленным взором предстал образ этого нового совершенного человека, способного полностью управлять своим телом, нервной системой, психикой. Перестраивать их, совершенствуя, как совершенствуют прибор, лепить из себя новое существо, не столь привязанное к животному миру, более свободное… Но не только это. Возможно, удастся подчинить себе и пространство, и даже время! Восходить все выше и выше, превратив самого себя в поле битвы за свободу, за нового свободного человека, подняться на новую ступень эволюции… Какая ослепительная перспектива! Какая даль! Конечно, все это звучит невероятно. Но почему можно верить в фантастические возможности каких-то космических бродяг, странников по мирам, и нельзя поверить в человека?»
«Сегодня в моем Центре появился новый сотрудник, пятый по счету. Его зовут Томас Глечке. Очень способный, талантливый человек. Огромная сила воображения, внушения. Не случайно он наделен поэтическим даром, его стихи — это настоящая поэзия. Вместе с Праттом, Макферлайном, Герцем и, конечно, Вергерусом мы образуем маленькую дружную группу единомышленников. Завершают испытания еще двое — Руперт и Лютов».
«Вновь эти споры о разделении человечества! Эзра и Ричард твердо убеждены в своем избранничестве, осознают себя представителями нового вида и смотрят на прочих людишек снисходительно. Джон высмеивает их, но сам, похоже, мучается, также будучи уверен в нашей особости, — ему жалко людей. Ведь с нашим появлением остальное человечество превращается в нечто вроде неандертальцев — тупиковую, обреченную на прозябание и, в конечном счете, на вымирание, ветвь. Меня эта проблема тоже волнует. Я надеюсь, что удастся построить иерархию самосовершенствования: наверху мы, затем обладатели отдельных дарований, еще ниже те, кто только старается их приобрести и развить».
«Сегодня великий день. Сегодня были спасены от мучительной смерти наши дети, в которых мы вложили столько сил. Для их спасения пришлось нарушить тайну и открыто продемонстрировать возможности использования полей. Нас постоянно снимают на видео, у меня берут интервью. Что ж, есть возможность открыто, во весь голос заявить о наших открытиях, указать пути дальнейшего движения».
«Каким же глупцом я был! Каким наивным, восторженным чудаком! За те несколько недель, когда нас осаждали толпы безумцев, маньяков и сыщиков, я многое понял и переоценил. Массового, а тем более поголовного выхода на новую ступень развития не произойдет. Да, наверное, такого и не может произойти. Все не могут идти этим путем. Человечество вступит в новый этап развития в нашем лице. Именно мы сейчас представляем человечество».
«В Кисслингене все идет, как прежде. Кошмар дней, предшествовавших бегству, остался позади. Мы снова работаем, нам никто (почти никто) не мешает. Конечно, раздражает и оскорбляет постоянная слежка. Они нас боятся или завидуют? А может, надеются использовать? В любом случае это неприятно, но с этим можно справиться, и я уже знаю как. Хуже другое: я почувствовал предел нашего развития. Кажется, я дал моим последователям все, что мог. Коллективные занятия потеряли смысл, а значит, теряет его и совместное житье. Недаром все большую часть времени они проводят порознь. Каждый идет своим путем. Это означает, что Центр в своем прежнем виде потерял свое значение. Мне следует набирать новую группу. Хватит ли на это сил? В последнее время я вдруг стал чувствовать усталость — новое, давно забытое ощущение».
«Ужасный день, самый страшный в моей жизни. Вчера я выгнал своего ученика, одного из самых любимых. Он ранил меня в самое сердце. Его падение обнажает ужасный изъян в моей теории, почти разрушает ее. Выходит, я неправильно вел отбор. Его надо осуществлять как-то иначе, вводить новые тесты — на порядочность, что ли. Но как ее выявить? Зверь таится в каждом из нас. Мне страшно. А что, если и остальные… У меня больше нет сил. И желания жить тоже нет. Что же делать?»
«Кажется, я знаю, что делать. Конечно, они будут огорчены, но что поделаешь. Отныне им придется самим искать дорогу, находить ответы на все вопросы. А я погружусь в абсолютный покой, сон. Мне все время вспоминается то ущелье в Драконовых горах, где я был однажды. Кажется, там я смогу отыскать подходящее убежище.
Что-то издевательское есть в том, что для исполнения своего замысла мне приходится воспользоваться опытом Глечке, — все, даже мои ученики, должны поверить, что кладут в склеп мое тело, меж тем как перед ними будет лишь бесплотный фантом. Что ж, я пойду и на это».
«Полгода я не прикасался к этим страницам. Ровно на столько хватило мне моего покоя, моей нирваны — если вычесть небольшое время, потраченное на обустройство в новом месте. Нет, абсолютный покой — это не для меня. Мне хочется знать, что происходит в мире, что делают мои ученики. Кроме того, появляются новые идеи, и хочется их проверить».
«Сегодня удалось создать первую линзу. Этот сгусток электромагнитного поля должен стать моими
