не позволялось, хотя первенствующие тогда артисты М. С. Щепкин и К. Н. Полтавцев почитывали в зале Купеческого клуба, но без афиш; да и при выборе пьес для чтения комический элемент изгоняли. Так, Щепкин читал из «Полтавы» Пушкина, Полтавцев «Клермонтский собор» Майкова и т. п., даже нагольный комик-буф В. И. Живокини, и тот должен был читать «Светлану» Жуковского, что выходило, помимо его воли, ужасно смешно.
В Москве гостил знаменитый французский комик Левассер,[136] давал он представления в Малом театре. Графиня Л. А. Нессельроде, дочь графа А. А. Закревского, пригласила меня на один из своих интимных вечеров, на котором был и Левассер. Репертуар моих рассказов был в то время очень не велик, и выступать на турнир с Левассером мне казалось страшным. П. М. Садовский, флегматически понюхав табаку, ободрил меня: «Ничего-с, Иван Федорович, валяйте смело! Граф, если он там будет, так он этого Левассера и не поймет… А вы ему изобразите квартального (сцена в канцелярии квартального надзирателя, первый по времени мой рассказ), и чудесно будет!.. Очень доволен останется».
В назначенный час я вошел в гостиную графини и был ей представлен М. II. Лярским, блестящим гвардейским полковником.
– Очень рада, – сказала мне графиня. – Вы его слышали?
– Слышал в Петербурге.
– Я очень рада!.. Он прекрасно!.. Он сейчас будет bon homme[137] петь… А вы поете?
– Нет.
Живая, бойкая, молодая, веселая графиня Лидия Арсеньевна засыпала меня вопросами и представила меня своей графине-матери, которая приветствовала меня с величайшей любезностью.
– Много я слышала об вас, батюшка, – сказала она, – жалко, что граф не может быть сегодня, ну, да вы после доставите ему удовольствие вас слышать.
Мысленно я огорчился, что граф был в отсутствии. Мне очень хотелось поближе посмотреть сподвижника Александра Благословенного,[138] покрытого
Цвет московского высшего общества занимал гостиную графини. Все находились под впечатлением левассеровских куплетов. Левассер исполнял их превосходно, и грим был необыкновенный, чему немало способствовала подвижность его личных мускулов. Он оставил у нас по себе много подражателей, был, так сказать, насадителем у нас куплета.
Из мужчин первенствовали в гостиной графини M. Н. Лонгинов, А. Л. Потапов, тогда флигель-адъютант, и Б. М. Маркевич, камер-юнкер.
Отворилась дверь из соседней с гостиною комнатой, вышел с сияющей улыбкой Маркевич, а за ним Левассер, загримированный старичком, в камлотовой[139] шинели, в кругленькой шляпе, под зонтиком, это – bon homme. Сдержанный хохот раздался в гостиной.
Левассер имел полный успех. Восторгу не было конца. Наступила моя очередь. Неуклюже и застенчиво вышел я на средину гостиной и начал рассказывать. M. Н. Лонгинов передал Левассеру по-французски суть моих рассказов. Я тоже имел успех. Особенно рассказы мои понравились графине-матери.
– От души я, батюшка, посмеялась, – сказала она мне при прощанье, – француз хорош, а вы лучше…
Угрюмый А. Л. Потапов[140] вторил графине, Лонгинов наговорил мне много любезностей, а Маркевич[141] прочитал мне поучение.
– Та среда, – говорил он, – из которой вы берете ваши рассказы, для гостиной не годится. Заметили вы, – Левассера все поняли, а вас нет, хотя вы очень хорошо передаете. Согласитесь сами: например, княгиня Щербатова никогда не бывала в канцелярии квартального надзирателя… Какой ей интерес в вашем рассказе? Вы в Петербурге сделались салонным рассказчиком и в Москве вам предстоит то же… Я слышал, что вас хотят приглашать многие. Мы с вами поговорим. Я вам подскажу, что нужно для гостиной. Вам нельзя идти на хвосте у Островского – он свою песню спел… Вам нужно… Мы с вами поговорим… Отчего вы не обратитесь к Тарновскому (переводчику водевилей)? Он для вас напишет, наконец – я вам напишу… Мы поговорим…
Левассер так взглянул на мои рассказы: он сравнил меня со своим соотечественником Henry Monnier[142] и сказал, что если он моих рассказов не понял, то прочувствовал, и, крепко пожавши мою руку, назвал меня camarad'oм.
Графиня Нессельроде спросила меня, отчего я не прочту своих рассказов в Малом театре.
Я отвечал, что это постом запрещено.
– А как же Левассер?
– Иностранцам позволено.
– Какой вздор! Граф вам разрешит. Я ему скажу.
На другой день я получил записку, которую прочитав, выразумел, что я должен явиться к графу Закревскому в восемь часов утра, и не с главного подъезда, а со двора.
По узкой лестнице взобрался я во второй этаж и очутился в длинной передней. Передняя проявляла кипучую деятельность. Несколько пар сапог со шпорами отражали от себя ослепительный блеск, а одна пара готовилась к восприятию блеска. Казачок-лакей смазывал ее ваксой, ходил по ней густой щеткой, дышал на нее и т. п. Сюртук с густыми белыми эполетами гордо распростерся на длинной вешалке, около него стоял длинный лакей с веником. На диване сидел в вицмундире чиновник со Станиславом на шее, рядом с ним какой-то купец.
– Что вам угодно? – спросил меня толстенький старичок в сюртуке и белом жилете.
– Мне нужно к графу…
– По какому делу?
– Графу известно, что я к нему приду.
– Этого невозможно! – возразил старичок, осматривая меня с ног до головы. – Если прошение какое…
– Нет, вы просто доложите. – Я назвал свою фамилию.
– Все это я очень хорошо понимаю и фамилию вашу мне сказать не трудно, но только этого никак нельзя. Иван Дмитриевич, – обратился он к чиновнику, – объясните им.
Чиновник посмотрел на меня в упор.
– У вас, может, письмо есть?
– Нет.
– Трудно!
– Да вы отчего же сказать не хотите? – спросил меня снова старичок.
– Может, живописец, – процедил сквозь зубы лакей, стоявший у мундира.
Несколько секунд раздумья.
– Извольте, я доложу, только бы… чего не случилось. Извольте снять пальто.
Я снял. Веник ерзал по мундиру, щетка сверкала по сапогу. Чиновник пристально смотрел на дверь, в которую ушел старичок.
– Пожалуйте! – послышалось из двери, но уже тоном ласковым. – Пожалуйте! Граф сейчас выйдет.
Мы вошли в обширную комнату, в которой стояло два огромных письменных стола.
– Вот вы обождите здесь, – заговорил старичок шепотом. – Граф вон оттуда выйдет… Вы ему и доложите все, что вам нужно. Он добрейший человек и любит, чтоб с ним смело говорили.
В дверях показалась в халате крупная, важная, плешивая, величавая фигура графа Закревского.
– Здравствуй! – сказал он резким хрипловатым голосом.
Я почтительно поклонился.
– Да ты совсем молодой… Ты мальчик… Очень рад для тебя сделать все… Мне графиня об тебе говорила. Садись. Что тебе нужно?
Я изложил свою просьбу, что желаю прочесть свои рассказы перед публикой.
– Хорошо. Подожди здесь. Придет Федор Петрович, он тебя устроит.
С этими словами граф вышел и воротился через полчаса в сюртуке без эполет. Вслед за ним вошел Федор Петрович.
