численности РККА, тогда можно на что-то надеяться, но не раньше.
Высказав руководителю разведки то, что он считал нужным, Тухачевский сменил тему разговора:
— Очень хотелось бы послушать доклад Лангового, Ян Карлович, о военной цензуре и дезинформации в разведке, но, к сожалению, совсем нет времени. Прошу прислать мне экземпляр стенограммы совещания, чтобы ознакомиться с докладом. И, кстати, вам надо принять меры предосторожности и при печатании, и при рассылке, чтобы ни один экземпляр стенограммы не ушел «на сторону».
На следующий день Берзин внимательно слушал доклад помощника Никонова Александра Лангового о военной цензуре, о разглашении военных тайн в газетах, журналах и книгах и о дезинформации как мощном и очень результативном, в случае успеха, оружии разведки. Докладчик говорил об агентурной дезинформации и дезинформации через прессу, приводил исторические примеры, говорил о военной цензуре и сохранении военной тайны в печати. К сожалению, у многих представителей комсостава РККА представление о военной тайне, о том, что можно и что нельзя публиковать в печати, полностью отсутствовало. О сохранении военной тайны не говорили на лекциях в Военной академии, и большинство ее выпускников имело об этой проблеме весьма смутное представление.
После доклада Лангового и обмена мнениями Берзин решил сказать несколько слов для иллюстрации доклада:
— Я хочу привести один характерный пример, подтверждающий выступление товарища Лангового. Вы знаете, что мы посылаем часть информации, получаемой агентурным путем, в отдел международных связей Коминтерна. Пятницкий — опытнейший конспиратор и прекрасно знает, как обращаться с такой информацией. Но о сотрудниках его отдела этого, к сожалению, сказать нельзя. В июле 1925 года в очередном номере журнала «Коммунистический интернационал», который распространяется в тысячах экземпляров за границей и, конечно, находится под контролем контрразведок крупнейших стран мира, была помещена статья «Переговоры о гарантийном договоре». Автор статьи, скрывшийся под псевдонимом «CT», поместил в ней три страницы совершенно секретных агентурных данных, взятых из политического бюллетеня Разведупра. Хорошо, что мы вовремя заметили публикацию в журнале и успели принять своевременные меры, чтобы избежать провала агентурного источника, передавшего эту информацию.
Важно сохранять в тайне и детали военного ведомства, так как иногда по мелочам устанавливается многое. Военная цензура должна повести борьбу с разглашением военной тайны, которая у нас чуть ли не на 90 % доходит до противника в докладах, статьях, выступлениях. Мы слишком многое публикуем в печати. Ничего подобного мы не наблюдаем за границей.
Дело Порецкого
В июне 1927 года за кордон уходил очередной нелегал Разведупра. Начальник Управления хорошо знал этого человека, но по сложившейся уже традиции еще раз пересмотрел его личное дело. Короткая по тем временам анкета, всего из 16 пунктов. Порецкий Игнатий Станиславович. Польский еврей, родился во Львове 1 января 1899 года. Место работы — 4-е Управление Штаба РККА. Окончил среднее учебное заведение во Львове в 1917 году и потом проучился два года в Венском университете на юридическом факультете. Для того времени — вполне нормально. В 1924 году женился, жена работала вместе с ним в военной разведке. Был членом компартии Польши с 1921 года. В 1922 году был арестован в Польше. Отсидев 8 месяцев в тюрьме, был освобожден под залог и тут же покинул страну. Не воевал и ни в каких армиях не служил. На вопрос анкеты, бывал ли за границей, где, когда и чем там занимался — короткий ответ: «Да, все время. Нелегальной работой». Владел польским, немецким и русским языками. Вот то, что можно было узнать из анкеты об этом разведчике.
Порецкий в 1926–1927 годах работал в Вене, которую очень хорошо знал по годам учебы в университете, и летом 27-го был вызван в Москву для получения нового задания и инструктажа. На этот раз путь лежал в Чехословакию. И, конечно, разведчик решил воспользоваться этим случаем, чтобы оформить членство в ВКП (б), пройдя чистилище Комиссии по приему иностранных коммунистов при ЦК ВКП (б). Так делали все политэмигранты, живущие в Союзе или работающие на наши разведки. Конечно, не все проходили проверку, отбор был достаточно жестким, но и принятых в партию большевиков, если судить по их личным делам, хранящимся в архиве, было не менее 15 тысяч.
Берзин сразу же подключился к этому делу, направив запрос в Представительство компартии Польши при Исполкоме Коминтерна, и 18 июня 1927 года получил оттуда подробный ответ. В этом документе по сведениям, полученным от ЦК компартии Западной Украины, сообщалось, что Порецкий (Людвиг, он же Райе) действительно являлся членом коммунистической организации. Члены ЦК КПЗУ сообщили также, что знают Людвига как работника специальных военных секретных органов, познакомились с ним в тюрьме, где он держал себя как подобает революционеру. Летом 1923 года он был освобожден из Львовской тюрьмы под залог. На этом документе резолюция Берзина синим карандашом:
«Нужно возбудить ходатайство перед ЦК ВКП (б).
20 июня 1927 года в Комиссию по приему иностранных коммунистов при ЦК ВКП (б) было отправлено письмо, подписанное Берзиным. Он писал, что Порецкий, по кличке «Людвиг», работал в нелегальной организации военной разведки с конца 1921 года и за это время показал себя как серьезный, преданный работник. В январе 1923 года он был арестован во Львове и просидел более семи месяцев в тюрьме. В письме особо подчеркивалось, что «при аресте и во время заключения т. Людвиг, несмотря на частые побои и истязания, вел себя выше всякой критики, не выдав ни одного из людей и деловых секретов, доверенных ему…». Осенью 1923 года Людвига выпустили под залог, и он сразу же уехал в Германию, где принимал участие в «военно-партийной работе», то есть в организации германского «Октября».
Потом разведывательная работа в Австрии и летом 1927 года вызов в Москву, так как «ему угрожал повторный арест в Вене». В Разведупре решили сменить ему страну пребывания и направить в Чехословакию. В конце письма Берзин просил возможно скорее провести оформление Порецкого членом ВКП (б), «ибо отправка т. Людвига не терпит отлагательства». Чтобы преодолеть партийно-бюрократическую рутину и поскорее закончить оформление Порецкого, Берзин решил 24 июня написать письмо секретарю Центральной контрольной комиссии Емельяну Ярославскому. Он писал главному партийному контролеру:
«Тов. Порецкий в разведке работает с 1921 года, и мы его успели достаточно изучить. Это один из тех весьма немногих «иностранных» коммунистов, которые сумели приспособиться для нелегальной работы и на этой работе не разложиться. Он проявил большую стойкость при неоднократных арестах и истязаниях, что с членами молодых компартий редко бывает. В работе он аккуратен, честен и предан делу. Лично я считаю его вполне подготовленным для принятия в члены ВКП (б)».
Дальше все шло по накатанной колее. Ярославский 28 июня дал распоряжение подготовить все документы Порецкого к рассмотрению. И в тот же день на заседании ЦКК в присутствии представителя Разведупра вопрос был решен: «Считать Порецкого И.С. членом ВКП (б) с 1921 года». Протокол заседания подписал секретарь ЦКК Ярославский, и он был отправлен Берзину для ознакомления. В Разведупре появился еще один иностранный разведчик с советским партийным билетом.
Берзин высоко ценил Игнатия Порецкого как военного разведчика с большим по тому времени стажем разведывательной работы в разных европейских странах и сделал все возможное для того, чтобы на новую разведывательную работу в Чехословакию он отправился уже членом большевистской партии. Очевидно, в те годы и сам Порецкий придавал наличию у него партийного билета большое значение. Высокая оценка его разведывательной работы видна и из того, что в феврале 1928 года он по ходатайству начальника Управления вошел в первую группу военных разведчиков, награжденных к 10-й годовщине РККА высшей наградой Союза — орденом Красного Знамени.
