— Эта идея тоже неплоха.
— Предложи Вею заняться своими делами, — посоветовала Оливия.
— Ты не представляешь, что значит жить в семье подобной моей, — пожаловался он.
— Подожди-ка. Ты сказал «когда вернусь домой»? Ты живешь с родственниками? В одном доме?
— Иногда. У меня там есть своя комната. После тяжелого дня в клинике, если у меня совсем нет сил, я иду в свою маленькую квартирку. Если же мне хочется семейной обстановки — с суетой и шумом, — я прихожу в дом Лангов… Но в следующий раз я приглашу тебя в другое место, где мы сможем побыть наедине.
— Послушай…
— Все в порядке. — Ланг поднял руку, останавливая ее. — Я не собираюсь настаивать. Когда ты захочешь сходить со мной куда-нибудь — дай знать.
Брови Оливии взметнулись вверх. Ланг, вне всякого сомнения, был уверен, что ее согласие — лишь вопрос времени. Однако его улыбка обезоружила ее.
— Я не успел рассказать тебе о нашей древней традиции, — продолжил Ланг.
— Да, — сразу оживилась девушка. — Как случилось, что обычные труженики стали ценить чуть ли не возвышенную любовь? Для такой семьи брак должен был носить главным образом практический характер. Например, женитьба на девушке, отец которой владеет землей по соседству.
— В большинстве случаев брак действительно заключался с целью получения какой-либо выгоды. Но потомки Джайо и Реншу сочли, что это не обязательно должно быть именно так.
— Расскажи о них.
— Они жили во времена императора династии Цин, о которой, я уверен, ты слышала.
Оливия кивнула. Она изучала историю Китая. В прошлом эта страна была разделена на несколько царств. Цин Шихуан объединил Китай под своей властью, создав единое централизованное государство. Он был похоронен в уникальной гробнице, охраняемой терракотовой армией. Вместе с ним были похоронены наложницы, не родившие ему детей.
— Одной из таких наложниц была Джайо, — говорил Ланг. — Она не хотела умирать, потому что любила Реншу, молодого воина. Каким-то образом ему удалось ее спасти, и они бежали. Пять лет они скрывались, пока, наконец, не были пойманы и казнены. Но у них к тому времени уже родился сын. Заботу о его воспитании взял на себя брат Реншу. Состарившись, он показал племяннику оставленные Джайо и Реншу письмена. Его родители утверждали, что их любовь стоила всех лишений. Они до сих пор хранятся в семье Ланг.
Вот тогда Ланги и начали верить в возвышенную любовь, которая преодолевает все на своем пути. Соседи считали их немного странными. В конце концов, о какой возвышенной любви может идти речь, если в жизни приходится решать массу насущных проблем? Однако Ланги не отступали. Именно вера в любовь заставила Мейуи покинуть Китай и последовать за Джоном Митчеллом в Англию. И она никогда не сожалела о принятом ею решении. Бабушка скучала по родине, но считала, что нет ничего важнее, чем быть рядом с человеком, которого любишь.
У Оливии возникло ощущение, что она уже слышала подобные слова. Затем она вспомнила: об этом же самом говорила Нора.
Оливия пила вино маленькими глоточками, переваривая услышанное. На первый взгляд это была романтическая сказка, и ничего более. Однако ее потрясло то, что для мужчины, сидящего напротив, эта история является не просто красивой легендой, а имеет какое-то скрытое значение.
— Чудесная история, хотя с невеселым концом, — наконец сказала Оливия. — Но было ли такое на самом деле или все же это вымысел?
— Почему бы нет? — со странной улыбкой заметил Ланг.
Оливия с трудом сдержалась, чтобы не выпалить: «Потому что сюжет годится для романа, но никак не для реальной жизни». Вместо этого она произнесла:
— Прошло две тысячи лет. История могла обрасти небылицами, а на самом деле все было просто и банально.
— Если мы верим во что-то, значит, так оно и будет или есть, — заявил Ланг. — А мы верим.
Оливия хотела спросить, кто такие «мы», но не успела, потому что он добавил:
— Вся моя родня — тети, двоюродные бабушки, дяди, кузены, — все мы хотим верить. Поэтому для нас это правда.
— Слышать такое отрадно, — заметила Оливия, — но, может быть, это не соответствует реальности.
— Как же я мог забыть? — шутливо поддразнил ее Ланг. — Ты во всем видишь исключительно выгоду и подходишь к оценке чего бы то ни было с точки зрения здравого смысла.
— В пользу такого подхода говорит очень многое, — защищалась она.
— Особенно если ты учишь детишек, — кивнул Ланг.
— А разве для врача здравый смысл — помеха?
— Наоборот. Но иногда его значение чересчур преувеличивается.
— А иногда без него просто никак, — с кривой улыбкой возразила девушка. Она не сразу осознала, что сказала это вслух.
— И как часто он приходит тебе на помощь? — мягко поинтересовался он.
— Время от времени. Кстати, пока он меня ни разу не подводил.
— В том-то и дело, что пока, — бросил Ланг. — Ты не должна полностью полагаться на свой здравый смысл, так как рано или поздно он тебя подведет.
— Однако сердце подводит гораздо чаще, — пробормотала Оливия. — Не всем так везет, как Мейуи.
— Или Норе.
— Я не считаю ее счастливой.
— А я считаю. Мужчина, которого она любила, умер, но не предал ее. Лишь один этот факт делает твою тетю гораздо счастливее многих женщин, а то и мужчин, вынужденных жить невеселыми воспоминаниями об угасшей любви. Или же, наоборот, счастливее тех, кто никогда не позволял себе влюбиться по-настоящему, боясь разочарования.
— Очень убедительный довод, — согласилась Оливия. — За исключением одного но: большинство людей несчастливы в любви. Какая разница, выберешь ли ты риск, чтобы потом сожалеть, или решишь избежать риска вообще?
— Чтобы также сожалеть об этом?
— Зато жить свободным, — с вызовом бросила она. — По крайней мере, свободным от боли.
— И кто сказал, — решительно перебил ее Ланг, — что жизнь без боли лучше, чем жизнь с ней?
Когда они умудрились начать этот спор? Оливия недоумевала. И зачем они вообще его начали? Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Этому необходимо положить конец.
— Кажется, Вей идет к нам, — весело заметила она.
И снова Ланг никак не отреагировал на столь резкую смену темы. С ироничной улыбкой он повернулся к своему кузену, который направлялся к ним.
— Принеси нам фрукты, пожалуйста, — твердо проговорил Ланг. — А потом убирайся.
Вей с обидой посмотрел на него и с достоинством удалился. Ланг заскрежетал зубами.
— Иногда я думаю, что мне не стоило так уж с ними сближаться, — удрученно пробормотал он.
Им подали фрукты, затем чай, а потом настало время развлечения гостей. В зале появились две девушки, одетые в одинаковые белые атласные одеяния. Одна из них, с маленькой лютней в руке, села и приготовилась играть. Вторая девушка встала рядом со своей подругой.
Зазвучали первые аккорды, и почти сразу раздалось негромкое пение. Слова повествовали о грусти и радости одновременно.
Оливия вдруг ощутила боль, растущую и стесняющую грудь. Музыка и песня как будто вскрыли все замки, на которые девушка заперла свое сердце, снова напомнив о том, как она на самом деле ранима и беззащитна.
