народит ему жена. Он даже ударил вожжами лошадей – скорей, скорей бы доехать!…
Замечтавшись, Танхум зазевался, не заметил, что большая Гончариховская балка близко. Еще немного – и понесли бы буланые и сбросили бы бричку вместе с седоками на дно оврага; еще немного – и верная смерть!
– Тпрр! Тпрр! – очнулся Танхум от дум и изо всех сил натянул вожжи.
– Тпрр! Тпрр! – истошно закричала и Нехама, ломая руки. – Боже мой, вот-вот понесут… И что это стряслось с тобой, Танхум? Всегда боишься кнут лошадям показать, а тут как назло разогнался перед самой балкой…
Танхуму все же удалось вовремя немного свернуть в сторону и, придерживая лошадей, осторожно спуститься в овраг. Тут он опустил поводья, и кони дружно вынесли бричку в гору.
Вдруг вдали засверкала в лучах восходящего солнца церковная колокольня. В прохладном прозрачном воздухе разнеслись мерные удары колокола. Стихли они – и послышался приглушенный собачий лай, а там полусонный петух захлопал крыльями, громко запел, приветствуя рождающийся день: «Ку-ка-ро-ку!…»
И вот уже Танхум увидел дымки, поднимавшиеся в утреннее небо из множества труб, венчавших железные и черепичные крыши добротных каменных домов и темные, полусгнившие соломенные крыши мазанок.
Так постепенно на фоне серого неба вставала перед Танхумом деревня Веселица, в которой и проживала прославленная на всю округу знахарка.
Танхум прикрикнул на лошадей, и те помчались спорой рысью. На их топот, на легкий скрип новой брички вынеслись из ворот, злобно залаяли лохматые псы, из некоторых хат выбежали босые мужики и простоволосые бабы, с любопытством уставились на ладную упряжку и нарядную бричку.
– Хороши лошадки, видно, не жалеют овса для них, – сказал один из мужиков.
Танхум приосанился, натянул вожжи, будто хотел показать всем: вот какие у меня кобылки, смотрите, лопайтесь от зависти на доброе здоровье!
Из раскрытых настежь ворот какого-то двора выбежали гуси. Суетливо хлопая крыльями и громко гогоча, они припустились вдоль улицы. Лошади Танхума, испугавшись их, насторожили уши и, подняв хвосты, потянули бричку прямо на гусей. Те, рассыпаясь в разные стороны, загоготали еще громче.
– Ах ты черт проклятый, провались ты сквозь землю вместе со своими лошадьми! – дурным голосом закричала баба. – И куда тебя только несет? Ты же всех гусей у меня передавишь!
– Твои проклятья да на голову врагов наших, – отозвалась с брички Нехама и трижды плюнула через плечо, чтобы отвести проклятье. Танхум пробурчал что-то невнятное и на всякий случай тоже сплюнул.
Лошади стали, и Танхум, высунув ногу, как бы собираясь соскочить на землю, спросил у бабы:
– Где-тут живет знахарка?
– А которая? У нас их целых три: Явдоха Пармамчук, Параска Гнатенко, а самую главную зовут Хивря Лагойда. Скажи, какую беду тебе нужно отвести?
– Как бы вам сказать… Тут женское дело. Да и проклятья нехудо бы отколдовать.
– От проклятья? Да ты что – моих проклятий боишься, что ли? Не бойся, я без умысла, и у меня не злой глаз.
Баба начала прутиком загонять гусей домой и, увидев, что Танхум тронул коней, крикнула вслед:
– Вон там, на краю деревни, рядом с кузницей, спроси, где живет Хивря Лагойда, – тебе каждый скажет, она чего хочешь наколдует.
Танхум проехал почти всю деревню и увидел – около небольшой лачуги, от которой явственно доносился запах гари, стояло несколько повозок, валялись, видимо неисправные, бороны и плуги.
«Это, кажется, и есть кузница», – подумал Танхум, придержал лошадей и спросил у проходившего мимо мальчугана с белыми, как лен, волосами, не знает ли он, где живет знахарка Хивря.
– Знахарка? – переспросил мальчик и указал пальцем на полуразвалившуюся хибарку. – Да вот же ее хата, четвертая от кузницы. Вы легко ее узнаете – по большому камню, что лежит у ворот.
Танхум подъехал к лачуге и после короткого раздумья въехал прямо во двор. Желтый с лохматым, лихо закрученным хвостом пес выскочил из сеней, насмерть впился зубами в колесо брички и закосил яростным глазом на Танхума, не давая ему соскочить на землю. По счастью, тут же выбежала из хатенки сгорбленная, с морщинистым лицом старушка и стала отгонять пса.
– Сгинь, тварь поганая!
Пес отскочил в сторону и злобно, с хрипом залаял.
– Колдунья Хивря здесь живет? – громко спросил Танхум, стараясь перекричать пса.
– Какая там колдунья? Знахарка я – наговоры делать могу.
– Пусть знахарка, лишь бы нам с вашей помощью избавиться от беды, – отозвался Танхум.
Старуха набожно подняла глаза к уже посветлевшему небу.
– Не с моей, с божьей помощью. Если господь дозволит – помогу.
Танхум распряг лошадей, задал им корму и вошел с Нехамой в хатенку. Старуха уже сидела в красном углу, под иконой, где горела лампадка. На сгорбленные плечи она ради гостей успела накинуть золотистую накидку.
– Садитесь, – слегка подвинувшись на скамейке, сказала она Нехаме. – Какая с вами стряслась беда?
Нехама присела рядом со знахаркой, скинула с плеч шаль, а Танхум, войдя следом за Нехамой, подтянул голенища, почистил, поплевав на ладони, пиджак и только тогда подошел к знахарке.
– Ну, так что же у вас стряслось? – снова спросила знахарка.
Танхум подмигнул Нехаме: мол, это твое женское дело, ты и отвечай. Нехама, покраснев от смущения, пробормотала:
– У нас нет детей!
– С тех пор как мы поженились, – подхватил Танхум, – у нас уже могло быть по крайней мере пятеро детей! А что это за жизнь без детей – сами знаете. А тут еще землю делят… А хозяйство у нас, слава богу, есть…
– Так вы, значит, хотите иметь детей? – перебила его знахарка.
– Само собой разумеется… Мы уже, правду сказать, побывали кое у кого с этой бедой, да вот пользы не увидели и на ломаный грош, а денег зря выкинули немало… А вот вы, ходит слух, действительно помогли кое-кому! Только помогите, а о плате не беспокойтесь, я за ней не постою.
– От кого же или от чего вас отколдовать – от бесов, от злых людей, от сглазу или… – И тут знахарка снова закатила глаза, сделала набожную мину, поджидая, чтобы ее посетители выговорились и открылись ей еще в какой-нибудь нужде.
– А кто знает, какой злой дух послал на нас такую напасть. Да и за что бы? Мы, кажется, никому и никогда не сделали ничего дурного, никого, видит бог, не ограбили, не обокрали…
Танхум со злобной укоризной покосился на жену и чуть было не прикрикнул на нее: «Что ты там бормочешь?»
Но тут ему в голову пришла мысль, что над ним, быть может, и впрямь нависло проклятье за присвоенное воровское добро и что, пожалуй, не помешало бы отколдовать его именно от этого проклятья. Но как признаться знахарке в том, о чем не знает и жена и о чем даже наедине с самим собой он не любил вспоминать?
– А на все ли случаи жизни есть у вас наговоры? – помолчав, спросил оп у знахарки.
– Есть. Всякое колдовство, всякую беду отведу.
– Ну, тогда так: отколдуйте меня от проклятья, от злого глаза и вообще от любой беды.
Знахарка велела Танхуму отойти в сторону и, убедившись, что Нехама сидит около нее на скамейке, быстро схватила со стола яйцо и, крутя его над головой, снова набожно закатила глаза и начала что-то бормотать о бесах, о злых духах и о прочей подобной же чертовщине. Потом сухоньким, сморщенным пальцем поманила к себе Танхума и таинственным шепотом спросила его:
– Наговор сделать на одного ребенка или уж сразу на нескольких?
– На нескольких, на нескольких, чем будет больше, тем лучше, – так же шепотом ответил знахарке Танхум.
– Дети – большое богатство, и поэтому без денег никакой наговор тут не поможет. Так положите же деньги на стол, с их помощью мне, может быть, и удастся что-нибудь для вас сделать.
