превосходишь ее во всех отношениях.
— Включая шутовство? — уточнила она.
Я поцеловал ее.
— Да, включая его. Она превосходит тебя в акробатике, но этим все и ограничивается.
Мы встали и огляделись. За нами опять-таки никто не следил. Вокруг бродили лишь стада коров, все так же мирно жующих траву, да на холме лениво прохаживались солдаты, руководившие какой-то созидательной деятельностью.
— Варяги, — сказал я, заметив цвет их эмблем.
— Уж не Генрих ли там? — спросила она, когда мы подошли поближе.
— Так и есть, — подтвердил я. — Интересно, с чего это он так быстро вернулся?
И действительно, знакомый англичанин приветливо махнул нам с вершины соседнего холма. Солдаты, перед которыми мы недавно выступали в банях, присматривали за работой заключенных, связанных закрепленными на ошейниках цепями. Эти заключенные копали землю и нагружали ее в телеги. Когда очередная телега заполнялась, ее отвозили в ближайшее ущелье и разгружали.
— Привет, Фесте, — сказал Генрих, подходя к нам. — Кто это с тобой? По-моему, под этим белым гримом скрывается симпатичная мордашка.
— Ты угадал, любезный Генрих, — ответил я. — Познакомься с Аглаей, моей женой и напарницей.
— Женой? — воскликнул он. — Вот уж не подумал бы, что ты женат.
Он снял свой шлем и поклонился. Она также приветствовала его. Он пригляделся к ней.
— Я готов поклясться, что мы где-то раньше встречались, — сказал он. — Тебя и правда зовут Аглаей?
— Именно так, — ответила она. — Но Аглая никогда не видела Генриха, и Генрих никогда не видел Аглаю. Ты, должно быть, перепутал меня с другой клоунессой.
— Наверняка так и есть, — поддержал ее я. — Почему вы так быстро вернулись обратно в город? Вы же всего несколько дней назад отправились в Диплокион охранять Исаака.
— К сожалению, они наконец решили перестать баловать нашего узника, — уныло сказал Генрих. — Завтра его перевозят в тюрьму Анемасской башни, чтобы во все глаза следить за слепым стариком. В общем, он поступит в ведомство императорской гвардии, поскольку эта тюрьма находится на территории Влахернского дворца. Между нами говоря, вряд ли стоило бы так обращаться с особой императорского рода.
— Верно, не стоило, — согласился я.
— И вот вместо непыльной и спокойной охранной службы в Диплокионе нам приходится теперь торчать здесь на жаре, присматривая за работой каторжников.
— А что именно они делают? — спросила Аглая.
— Ну, сударыня, — сказал он, почесав затылок. — Они срывают холм, тот самый, на котором мы стоим, а землю отвозят вон в то ущелье.
— Понятно, — сказала она. — Толковое объяснение.
— Разве ж это объяснение? — хмыкнул он. — Это просто описание их действий. А ты, небось, хотела узнать, чего ради они тут горбатятся?
— Насколько я понимаю, острить умеют не только шуты, — с улыбкой заметила Аглая.
— С кем поведешься, от того и наберешься. Не зря же мы общаемся с вами, — ответил он, ухмыльнувшись. — Дело в том, что в один прекрасный день, как мне рассказали, именно по этому самому месту проехал император, возвращаясь с охоты.
— О, как же повезло этому месту, ведь по нему проехал сам император, — усмехнулся я.
— Как раз наоборот, — возразил Генрих. — Охота в тот день выдалась неудачной, и он пребывал в мрачном настроении. Его взгляд упал на то ущелье. И он сказал: «Мне не нравится то ущелье». А потом он глянул на этот холм.
— Тот самый, на котором мы стоим, — уточнила Аглая.
— Вот именно, сударыня. И сказал: «И мне совсем не нравится этот холм». Короче, будучи всесильным монархом, он повелел срыть этот холм, а полученной землей засыпать то ущелье, убивая таким способом двух зайцев.
— Вот так деспотия делает мир плоским, — сказал я. — А вам, значит, приказано торчать здесь и следить за этим мировым процессом. Тебе повезло, приятель.
— Нелепость какая-то, — тихо сказал Генрих. — Надо ремонтировать стены, строить суда, обучать войска. Империя разваливается на куски, а он издает такие приказы. А знаете почему? Он пожелал выровнять этот участок, чтобы посадить здесь виноградники. Видите ли, императорский двор нынче поглощает больше вина, чем производится во всей Византии. Надо сказать, что бывший император не стал бы бросать нас на такую бессмысленную работу. Но Алексей, похоже, невзлюбил варягов как раз потому, что к нам благоволил Исаак.
— Да уж, любовью тут и не пахнет, — согласился я.
— Ну а у тебя как дела? Когда мы виделись в последний раз, ты собирался, кажется, выступать на ипподроме.
— И прилично выступил. Я так понравился императору, что теперь ежедневно развлекаю его во дворце.
— А что случилось с Клавдием?
— Сбежал. Наверное, ему надоело служить у меня на побегушках.
— Гм, — сказал он, бросил задумчивый взгляд на Аглаю и покачал головой. — А скажи, ты случайно не знаешь, кто победил в состязаниях по ходьбе?
— Собственно говоря, знаю. Извини, но вы проиграли. Победа досталась одному парню из императорской гвардии, по имени Ласпарас.
— Я угадал! — радостно воскликнул он и, повернувшись к солдатам, крикнул: — Эй, Кнут! Ну-ка спускайся ко мне. С тебя приходится, приятель!
Кнут неохотно спустился с холма.
— С чего бы это? — спросил он.
— Ласпарас выиграл состязания по ходьбе на ипподроме.
Кнут помрачнел и, порывшись в кармане, бросил Генриху монету.
— Вот черт, вечно мне не везет, — сказал он. — Похоже, пора прекращать делать ставки на эти состязания.
— Здравая мысль, — поддержал я. — И давно уже ваши не выигрывали?
— Да уж почти год, — ответил он.
— Верно, — поддержал его Генрих. — С тех самых пор, как Симон выиграл уличные состязания на Месе.
— Симон участвовал в состязаниях? — удивился я. — Никогда бы не подумал.
— Он великолепный ходок, — сказал Генрих. — Мы только на него и ставили. Что ж, приятно было повидать вас обоих. Я пригласил бы вас вновь выступить в банях, да, к сожалению, твоей партнершей теперь стала дама. Вот если бы она смогла выступать с завязанными глазами…
— Ради такого случая я готова потренироваться, — сказала Аглая. — Приятно было познакомиться, милый Генрих.
Мы отправились дальше.
— Какая удобная штука эта шутовская раскраска, — заметила она. — Готова поклясться, что под гримом у меня сейчас весьма смущенная красная физиономия. — Она умолкла и посмотрела на меня изучающе. — О чем ты задумался?
Я схватил ее за плечи.
— Когда я сообщил тебе, что Симон был храмовником, ты упомянула о какой-то странности. Что ты имела в виду?
Она задумалась.
— Я тогда уже почти спала, — припомнила она. — Но, помнится, ты действительно говорил об этом, и я удивилась тому, что делает здесь храмовник.
— А что именно тебя удивило?
