пробирался болотами, в горло вгрызаясь врагу…»
Злота (ставит перед Вилей котлеты). Кушай, Виля… И вот, пей ситро.
Виля. Не хочу.
Рахиль (Злоте, тихо). Хорошо он тебе сказал, я довольна. (Сумеру.) Она ему дает котлеты, он ей говорит: не хочу…
Виля (тихо). Заткнись.
Рахиль. Чтоб тебе рот вывернуло.
Миля (Рахили). Теща, может, вы к нам подойдете… А то вы где-то ходите… Сядьте рядом со мной и Рузичкой…
Пынчик (встает). Товарищи! Уже месяц, как первый послевоенный 1946 год вступил на нашу советскую землю. И так радостно, что сейчас именно создается счастливая послевоенная семья. За это мы воевали, за это, Рузя, погиб твой отец, за это я имею пять ранений… Рузя и Миля, за ваше здоровье!
Макар Евгеньевич. Горько!
Миля и Рузя целуются.
Рахиль. Ой, вэй з мир. (Плачет.)
Дуня. Ничего, материнские слезы святые.
Рахиль (сквозь слезы). Ой, Дуня, мне так тяжело на сердце. Если б ее отец дожил… Мне так тяжело…
Дуня. Ничего, тяжело, да приятно… Своя ноша — дитя…
Макар Евгеньевич. Горько!
Миля и Рузя целуются.
Виля (исподтишка). Борька!
Миля и Рузя целуются.
Виля. Борька!
Миля и Рузя целуются.
Рахиль (тихо). Болячка на тебя… Мы шрайт «горько!», а он кричит «Борька»…
Виля (смеется). Я Борьку Макзаника зову… Борька!
Миля и Рузя целуются. Люся что-то говорит на ухо Рахили.
Рахиль. Сейчас моя младшая дочка Люся, чтоб мне было за ее кости, устроит концерт.
Люся (поет). Эх, чиш, чиш, чиш, ну-ка, Люся, начинай… «Над страною вьются флаги, украшают дали, нам зажиточную жизнь дал товарищ Сталин…»
Рахиль (аплодирует). Мне за тебя, как она хорошо поет.
Зина. А мама цветет. Ничего, хорошая невеста растет. Двери от женихов не будут закрываться.
Дуня. Хорошая у тебя тюлька, Рахиль Абрамовна. И спирт хороший.
Рахиль. У меня все есть, я умею угостить. Я когда работала в столовой НКВД, так начальник НКВД, товарищ Сниткин, очень любил, когда я накрывала на стол. Я ставила всегда много тарелок. Пусть на тарелке дуля была, но много тарелок. (Смеется.) Вот здесь за стеной живут некие Бронфенмахеры, так прошлым летом они хотели пробить на мою кухню стенку и ходить через меня с помойными ведрами… Но я им дала помойные ведра…
Рузя. Ой, мама, к чему ты это сейчас говоришь?..
Рахиль. Я знаю к чему, моя доченька. Ты только теперь выходишь замуж, а я знаю, почем фунт лиха.
Миля (Рахили). Действительно, мама, непонятно, что вы имеете в виду? При чем тут Бронфенмахер? Мало ли плохих людей на свете, так при чем тут мы, правда, Рузя? (Смеется.)
Рахиль. Я в том смысле, что, когда мы были молодые, у нас была компания. Был этот Бронфенмахер и Капцан, Рузичкин отец, работник типографии, и Велвел Файнгелерент, и Зюня Фарштейндикер… Я всех помню. Так эта Беба меня так ревновала к Бронфенмахеру (смеется), а теперь она говорит: эйжа, но твой муж убит. (Плачет.)
Рузя (сердито). Мама, перестань.
Миля. Действительно. На свадьбе полагается рассказывать анекдоты, а не вспоминать неприятности.
Зина. Сейчас я вам расскажу анекдот про мой муж Сумер. Когда он идет со мной в кино, он всегда спит. Потом на экране выстрелили, он проснулся… Сумер, про что картина? Он говорит: «Мы гейт арайн, мы шлуфцех ойс, мы тит а шис, мы гейт аройс». (Смеется.)
Миля (смеется). Вы поняли, Макар Евгеньевич? Про что картина? Заходят, выспятся. Когда выстрелят, тогда выходят…
Сумер. А я вам сейчас про моя жена Зина спою еврейскую песню… «От ци гехопт ды олте шкробес, ын ыз авек цым тотен аф дым шобес… От а ид а вабеле, отер гройсе цурес, аз зи ыз ашинкерын, тейг зи аф капурес…»
Миля (смеется). Вы поняли, Макар Евгеньевич? «Она схватила старые туфли и побежала к отце своему на субботу», и припев: «Имеет еврей женушку, так имеет он большое горе, когда она неряха, она годится только, чтоб ее выбросить…» Вернее, чтоб принести ее в жертву… Ну, тут непереводимо… В общем, она никуда не годится. Я правильно перевожу, дядя Сумер?
Сумер (смеется). Правильно, правильно.
Макар Евгеньевич. А вы эту еврейскую песню знаете: «Ой, разменяйте вы мне сорок миллионов и дайте мне билетик на Бердичев». (Смеется.) Я ведь среди евреев вырос.
Григорий Хаимович (поет и стучит вилкой по металлической тарелке с блинами). «Их бын гефурен кын Одесс, лечын ды мазолис. Чай пила, закусила тейглех мыт фасолис…»
Миля (смеется). Вы поняли, что мой папа поет, Макар
