Спустившись на землю и тяжело дыша, папа развернул билетик и увидел, что он выпущен два года тому назад.
– Ты его когда купил? – спросил папа у Славика.
– Еще во втором классе, – сказал Славик.
– А когда проверял?
– Вчера.
– Это же не тот тираж… – устало сказал папа.
– Ну и что же? – сказал Славик. – Зато все цифирки сходятся…
Папа молча отошел в сторонку и сел на лавочку. Сердце бешено стучало у него в груди, перед глазами плыли оранжевые круги… Он тяжело опустил голову.
– Папа, – тихо сказал Славик, подходя к отцу. – Ты не расстраивайся! Сенька говорит, что он все равно отдает нам ежика…
– Спасибо! – сказал папа. – Спасибо, Сеня…
Он встал и пошел к дому.
Ему вдруг стало очень грустно. Он понял, что никогда уж не вернуть того счастливого времени, когда с легким сердцем меняют холодильник на ежа.
Воскресные прогулки
Каждое воскресенье я провожу вместе с отцом. Обязательно. Несмотря на занятость, бросаю все дела и отправляюсь вместе с ним куда-нибудь – в парк, в кино или просто в сквер. Отец любит гулять со мной и не пропускает ни одного воскресенья.
Вот и сегодня, только я проснулся, он уже стоит в моей комнате.
– Здравствуй, – говорит он. – Куда мы сегодня?
– Сегодня в зоопарк, – говорю я. – Согласен?
Отец кивает головой. Он любит ходить в зоопарк. Мы бывали там много-много раз, и этот животный мир мне, честно говоря, уже поднадоел, но он любит.
Пока я чищу зубы, одеваюсь, пока бабушка поит меня молоком и пришивает бретельку к штанам, отец сидит в моей комнате и листает книги. Из кухни сквозь открытую дверь я вижу, как он рассматривает картинки и чему-то улыбается.
– Я готов! – кричу я.
– Булки для лебедей взял? – спрашивает отец.
– Взял.
В зоопарке никого нельзя кормить, кроме лебедей. Это отец знает. В первый раз, когда мы пришли с ним туда, он бросал обезьянам конфеты, и нас чуть не оштрафовали. А лебедей кормить можно. Они очень смешно толкаются в воде и ловят куски булки прямо на лету.
Мы едем в автобусе. Отца я посадил ближе к окну – он любит смотреть на дома. Я грызу яблоко. Если в автобусе грызть яблоко, дорога всегда кажется короче.
– Как дела на работе?
– Ничего, – говорит отец. – Все в норме.
– Звягинцев свирепствует?
– Немного… – отец сконфуженно улыбается и пытается обнять меня за плечи, но я не даюсь.
Звягинцев – начальник там, где работает отец. Он всегда придирается к отцу и делает ему разносы на совещаниях. Звягинцев – хам. Впрочем, отец тоже виноват – нельзя быть таким рохлей.
Мы долго идем мимо птичьих вольеров, смотрим на купающихся медведей, потом стоим возле загона, в котором ходят дикие олени.
– Почему они языки свесили? – спрашивает отец.
– Им жарко, – говорю я. – Необходима терморегуляция… Влага испаряется, понимаешь? А еще у оленя есть в сердце кость…
– Не может быть! – отец испуганно смотрит на меня.
– Я читал. Ну, может, и не совсем кость, но какая-то костная основа имеется. Поэтому олени такие выносливые.
Отец смотрит на меня вытаращенными глазами и, кажется, вот-вот расплачется.
– Нет кости, – говорю я. – Пошутил!
Мы уходим от загона и направляемся к повозкам с пони. Мне хочется покататься на пони. Отцу тоже хочется покататься на пони, но взрослым запрещено. Я пытаюсь уговорить билетера, объясняю, что отец – легкий и пони не надорвутся, но билетер не разрешает. Тогда я закатываю истерику. Это мой проверенный прием. Валюсь на землю, строю ужасные рожи и ору:
– Папочка! Я хочу с папочкой! Пустите моего папочку!
Собирается толпа. Меня поднимают с земли, вытирают слезы. Я мелко дрожу и всхлипываю. Кто-то кричит на билетера. Тот огрызается, но продает отцу билет.
Мы делаем на повозке два круга. Пони бегут быстро. Непонятно, откуда у них такие силы. Отец обнимает меня, смеется и на поворотах громко кричит: «И-эх!»
Когда повозка останавливается, он еще несколько минут не может прийти в себя, ерошит волосы и, глядя на меня молящими глазами, спрашивает:
– Хочешь еще?
Мне жалко его, но я решительно говорю:
– Хватит!
Печально, что приходится быть с ним строгим, но мама права – во всем надо знать меру.
Потом мы идем в кафе, заказываем мороженое. Сегодня здесь богатый ассортимент: каждому приносят по три шарика – шоколадный, фруктовый и апельсиновый. Апельсиновый – самый вкусный, если его не глотать кусками, а понемногу слизывать с ложечки. А еще интересней совсем не глотать, а положить кусок мороженого в рот и ждать, пока оно само растает.
– Что у тебя с квартирой? – спрашиваю я.
– Был в райисполкоме, – поспешно говорит отец и кладет ложку.
– Ну что?
– Они обещали через пару лет…
– Ты же очередник! Надо взять письмо с работы!
– Давай в кино пойдем, – предлагает отец. – Новая серия «Ну, погоди!».
– Нет, – говорю я. – Пойдем в сквер.
Отец быстро доедает мороженое, и мы встаем.
Меня всегда бесит его отношение к квартире. В конце концов, при его стаже он имеет право получить квартиру и через свое министерство. У нас сосед так получил. Но разве отцу втолкуешь?
Бабочка пролетела. Странная какая-то бабочка – коричневая, а на крыльях зеленые кружочки… Вот бы поймать! Но чем поймать – сачок не взял, а панамкой не накроешь… Кстати, насчет квартиры можно посоветовать отцу пожаловаться в газету. Все так делают…
Мы приходим в сквер. Это очень красивый сквер и недалеко от нашего дома. Здесь есть детская площадка с песком и много скамеек. Тут мы обычно гуляем с родителями.
Вижу Сашку Кулагина. Он ведет за руку своего отца. На отце новенький джинсовый костюм с желтыми клепками. Сашка у нас знаменитость – поет в детском хоре при консерватории. В этом году Сашкин хор выезжал на гастроли за границу, вот он отца и одевает во все фирменное.
– Сашка! – кричу я. – Давай сюда!
Сашка увидел меня, замахал рукой.
– Знакомьтесь, это мой папа, – говорю я.
– А это – мой! – говорит Сашка и подталкивает своего отца к моему.
Они пожимают друг другу руки, смущенно переминаются с ноги на ногу.
– Вы тут на скамейке посидите, а мы пошли играть, – говорит Сашка, и мы бежим к детской площадке.
Наши отцы некоторое время стоят молча, потом садятся на скамейку, закуривают.
– Сколько твоему? – спрашивает Сашка.
– Тридцать три. А твоему?
